Мой злодей

Забыла, как дышать, не веря своим ушам, что слышу это название снова. Хотя у той самой книги было такое название и, вполне вероятно, что я должна была на него наткнуться здесь. Я прочитала ту книгу множество раз, вдоль и поперек, кроме последней главы. Последнюю главу так и не смогла ни разу осилить, что сейчас мне кажется неимоверно глупым. Что бы было, если бы я все же прочитала ее? Возможно, я бы выбралась из того пожара живой и не попала в мир книги. То, что меня всегда беспокоило: неужели первое и последнее упоминание об этой Перекрестной руне было в последней главе? Если так, то зачем так называть книгу? Что в ней такого особенного, и что вообще значит эта «Перекрестная руна»? Метнулась взглядом по фреске, как будто она может дать мне ответ, но его там не было.

— Что с вами? – голос Армана отвлек от поиска подсказок во фреске. – Вы словно побледнели.

— Что? Нет, нормально все, – отмахнулась рассеянно и тут же спохватилась. – Так что там за история о Перекрестной руне?

— Видите герб Саламбье? – спросил он, указывая на грудь каждого из воинов на фреске. – Изначально он не был таковым. В те времена, ещё до появления Романии, как отдельного государства, мы были всего лишь провинцией под гнетом Империи Гну, которая потом раскололась и превратилась в Мостовой альянс. Империя торговала с другими континентами, с той же Прусей или Шумирой, и основным ее товаром были люди. Каждому, кто проживал на этой территории и доживал до полового созревания, специальной кислотой выжигали клеймо раба. Вот это самое клеймо.

Ему понадобилась пауза, чтобы отследить мою реакцию, но я застыла, внимая каждому его слову. Теперь этот дважды перекрещенный круг вызывает совсем неприятные ассоциации.

— Рана после клейма кровоточила долго, а кожа не рубцевалась из-за кислоты. Со временем отметина чернела настолько, что почти походила на нательные краски курнейцев. В те времена многие наши сородичи сбегали в их вольные земли. Тех, кто там оставался, называли воинами перекрещенной руны. У курнейцев рунный язык, хоть это вы знаете, леди?

Скосила на него недовольный взгляд, однако кивнула. Как странно слышать об истории этого народа, о рабском прошлом и смотреть на то, что они достигли в итоге. И в то же время мои мысли понеслись к Анри, и тому, что в детстве его продали почти что в рабство. То есть теперь сами романийцы продают друг друга. Неужели то, что я приняла за тату на теле молодого Анри, на самом деле является клеймом раба? Сердце болезненно сжалось, но я взяла себя в руки.

— Рабство не могло продолжаться вечно, народ восстал, и Первый король основал род Саламбье и сделал символом своего рода то, что было почти у каждого на теле. «Вы все моя семья, ибо носите на теле знак моего рода», – утверждал он. Возможно, он таким образом хотел избавиться от негативных воспоминаний этого символа или вконец испортить отношения с Империей? Кто его знает, что было в голове у Первого короля?! Как по мне, он слишком возгордился, желая, чтобы все его поддержали, но так не бывает. Всегда есть кто-то, кто будет против тебя и твоих идей, даже если они во благо твоего народа.

Арман замолчал, став на удивление серьёзным. А он точно об истории говорил? Такое впечатление, что рассказывает что-то личное, мне даже неловко как-то.

— И кто из них Первый король? – спросила у него, когда поняла, что он не спешит продолжать историю.

— Никто, – обернулся Арман ко мне и снисходительно улыбнулся. – Его здесь нет. К моменту, отраженному в этой фреске Первый король почил в земле уже лет двести как.

— Тогда кто… – попыталась спросить у него, но модельер резко нагнулся к моему уху, чем заставил меня вздрогнуть.

— У рода Саламбье много дурацких традиций. Одна из них – оставлять на груди претендентов на трон это клеймо. Раньше это делали для того, чтобы на поле брани можно было найти тело короля и принцев, теперь это стало традицией.

— В жизни не встречала более бесполезной традиции, – пробормотала растерянно, не сразу сообразив, что мне не стоит об этом говорить. К тому же не мне их судить, в моем мире в африканских племенах женщинам в уши и губу вставляются металлические диски.

Я вздрогнула, когда Арман внезапно рассмеялся, привлекая всеобщее внимание к нам. Он так громко хохотал, что я даже подумала, не вскружил ли ему голову здешний смрад? Но модельер довольно быстро пришёл в себя и улыбнулся, смотря на фреску вместе со мной.

— Так кто же на ней? – спросила, все же косясь на фреску.

— Октавий и Фернанд, два брата, претендовавших на трон около двухсот зим назад. Понимаете ли, леди, борьба за трон в Саламбье, как и многие другие королевские семейные отношения, далеки от общепринятых понятий, – иронически улыбнулся Арман, скосив на меня взгляд.

— Это вы на нынешних принцев намекаете? – спросила почти шепотом, не желая, чтобы наш разговор подслушали. По всей видимости, Арман любит посплетничать о королевских особах, хотя это закономерно: короли здесь как звезды в нашем мире. Всем интересно, что с ними происходит и многие сплетничают.