Мои знакомые

А бывало и хуже. Все-таки коленвалы эти, точнейшие громадины, особого призвания требуют. Не каждый справится… Прислали как-то одного мужика с ДИП-200, с малого станка. Три месяца учился, не тянет. То у него переходы неточные, то коренные шейки бьет, с индикатором нелады. Никак не мог приспособиться. Вижу, плохо дело, остановил его раз — другой, втолковывал что к чему, опять все то же, маета. Ну, помучились, помучились, не выдержал он, сам догадался, ушел. Без обиды.

Еще брата своего младшего Витьку натаскивал. Тот нашей породы, мастак, но больно обидчив. Он думал, я с ним по-родственному, потачку дам. А по-родственному, по-отцовски, как раз наоборот: со своего двойной спрос — за мастерство и за родственность. Это он не сразу понял. Гонял его, беднягу, весь в мыле был. Потом, правда, потянул без всяких скидок.

— Тоже спасибо сказал?

— Сказал — ну тебя к черту с твоим командирством. Ушел на другой участок и работал там хорошо. Были и такие, что вообще исчезали, отработает годик — и в вуз.

Вдруг подумалось не без сочувствия, что Иваныч со своей головой тоже мог бы в вуз, в свое время. Какой бы из него инженер получился! А вот не пошел. Инертность сказалась или материальные обстоятельства?

Он как будто даже не понял вопроса.

— Да я тридцать лет учусь! Тридцать лет и каждый день… Хотя однажды попробовал. Поступили с одним приятелем в вечерний техникум. Оба ни бельмеса, школа давно забыта, но раз уж взялся, как всегда, стараюсь. Но чувствую — устаю, не могу пополам рваться. И финтить не умею. Он, бывало, все тройки вымаливал, педагогов задабривал, а я понял: или там и тут халтурить, или вернусь к станку. Каждому свое, если, конечно, дело любишь, я — люблю… — Иваныч помолчал, явно волнуясь. — Ты пойми: каждый раз новая задача, новый чертеж, изучи его, прикинь, что и зачем, и обороты учти, и конфигурацию. Как тот артист по телевизору сказал: «Каждый раз выхожу на сцену будто впервые». И у меня так. Думаешь, кумекаешь… Когда-то простыми резцами работал, теперь победит, скорости дикие. Вот и смотришь, что у тебя в чертеже и как резец направить. Чуть промашка — зарежешь вал, а это сорок тыщ рублей, не в кулак высморкаться. Вот и ищешь угол заточки, чтобы тонко брал и удар выдерживал. Однажды хрупнуло, хорошо, успел отключить, так, наверное, в тот миг поседел. Оттого и следишь — глазам больно, ноги гудят. Попрыгаешь с боку на бок, как медведь, разомнешься малость, а глаз не сводишь — там подожми, тут отпусти. А все равно доволен. И если кругом в порядке, чувствуешь себя именинником, сам себя поздравляешь. Веришь, за тридцать лет ни одного случая брака, ни миллиметра отклонения!.. — Он внезапно умолк, должно быть, сраженный непривычным для него словоизвержением, утер вспотевший лоб.

— А что с тем приятелем из техникума?

— Бог его знает, как-то выполз на шпаргалках, где-то в технологах ходит. Да толку-то с такой науки? Как был дурак, так и остался, только с дипломом. Нет, — вздохнул Иваныч, — не дело это. Каждый должен знать свое место… Слушай, а что бы нам завтра съездить на Коломенку. Выходной же, покупаешься.

Он взглянул на меня с такой надеждой, аж смешно стало — видно, в тягость ему были наши непрерывные беседы. Вроде бы и нажима никакого, а сиди, исповедуйся. В то же время понимал, что у меня выходных нет, и потому, смягчаясь, добавил:

— Ну хоть до полудня, а?

Полный день ему явно был не под силу: при одной мысли о полном дне ему, должно быть, не терпелось бухнуться в прохладу реки. Однако ненадолго его хватило и с Коломенкой…

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

Есть люди, которые просто не представляют себе привольного времяпровождения. Свободного, ничем не занятого, кроме чистого отдыха. Надя мне жаловалась: дважды ездили в санаторий, примерно на третий день Коля начинал томиться и под всякими предлогами упрашивал смотаться домой, благо машина своя на приколе возле корпуса, — то ему надо водопровод починить, то довести до дела какую-то «вилку» для окучивания грядок. Но уж если Надя, мол, против, так они эту «вилку» захватят с собой, он ее тут доделает, в санатории, инструмент же в багажнике. А еще крышу покрасить бы, давно облупилась. Представляешь, мамуля, новенькая крыша, идешь домой, глянешь, и душа радуется. Терпел он отдых только ради нее: процедуры она принимала. Но в конце процедур Надя уже не в силах была сдерживать натиск затосковавшего по делу Коленьки, сдавалась, и они, так и не дожив срока, уезжали.

Дома их встречала любимая внучка, дочь Оли. Издали вскрикнув: «Деда приехал!» — мчалась к калитке к деду на подхват, и начиналась нормальная жизнь. И уже звонят с завода — новый заказ пришел, посоветоваться бы. И он, наскоро переодевшись, мчался в цех.