Мой знакомый призрак

Сжав в кулак остатки воли, я двинулся к Розе и фактически лег на нее, загородив собой. Лучше зажмуриться и глаза не открывать: все-таки участвовать в жутком ритуале спаривания и поедания — это одно, а наблюдать за ним — совсем другое. Стоны Дамджона раздавались довольно долго, потом он затих и мы услышали удовлетворенный вздох Аджулустикель. Лишь когда снова воцарилась тишина, я выпрямился. Здоровый глаз Розы смотрел на меня с мольбой и страхом. Медленно, не оборачиваясь к суккубу, я начал развязывать кляп. Над узлами кто-то поработал на совесть — даже зацепиться не за что. Да еще тело от напряжения стало как ватное, руки не слушались, а левое плечо то и дело пронзали болевые спазмы, от которых пальцы сводила судорога.

Волосы на затылке встали дыбом: я каждую секунду ожидал прикосновения Джулиет. Сейчас схватит, повернет к себе, а поскольку вкусы у нее разносторонние и весьма извращенные, я надеялся, пока меня пожирают, Роза успеет убежать.

Увы, не повезло.

— Посмотри на меня, — прошептала Аджулустикель.

С огромной неохотой я повернулся. Она стояла там, где совсем недавно был распростерт Дамджон. Тела Гейба, Арнольда и двух громил на месте, а вот Лукаш бесследно исчез.

— Ты меня освободил. — В голосе суккуба трещал мороз. Ткнув в нарисованный на груди знак, я многозначительно пожал плечами: извини, мол. Сердце будто превратилось в телеграфный аппарат: через каждые два удара спотыкалось и запиналось. Джулиет разглядывала кривоватую пентаграмму так, будто только что ее заметила. Вытянув руку, она нарисовала в воздухе огромный минус, и Гейбово заклятие рассеялось, будто его и не накладывали. Я понял это сразу, услышав свое прерывистое дыхание.

— Вы, мужчины, любите играть: то сажаете на цепь, то отпускаете, — на прекрасном лице читалось чуть ли не физическое отвращение. — А ты смеешь играть со мной!

Ну что тут скажешь? Я смог лишь снова пожать плечами. Аджулустикель ведь по-прежнему обладала бесконечной властью надо мной, а такой веский фактор, как ее полная нагота, мешал здраво мыслить. Суккуб повернулась к Розе, которая смотрела на нее, как кролик на удава. Кляп так и остался во рту: я успел развязать его только наполовину. Несчастная отчаянно замычала, умоляя меня, бога или Джулиет: развяжите.

— Что собираешься делать с этой женщиной? — прерывая тяжелое молчание, спросила Аджулустикель.

Я заставил себя ответить: голос больше всего напоминал хриплое карканье.

— Освободить, а потом отвести к сестре.

Неумолимо-суровая, Джулиет обдумывала услышанное.

— К другой связанной? Той, которая томилась в подвале?

— Да, именно. Хотел, чтобы они увиделись. Смогли попрощаться. Так лучше…

Закончить помешало гневное рычание Джулиет.

— Я говорила, мужчинам нравится играть: то давать женщинам свободу, то отнимать по малейшей прихоти, а вовсе не о том, что незнакома с правилами этой игры. Смертный, тебе кажется, я неразумное дитя?

Аджулустикель медленно приближалась ко мне: шаг, второй, третий. Вот она совсем рядом, а я замер, словно кролик под ослепительным прожектором ее взгляда. Я опустил голову, как и в прошлый раз, с огромным усилием. Какая-то часть души жаждала одного: смотреть, смотреть на нее, пока не умру от желания или остановки сердца.

Джулиет наклонилась вперед: теперь убийственно прекрасное лицо еще ближе.

— На тебе моя метка, — утробно зарычала она. — Стоит свистнуть — бросишь к моим ногам тело и душу и будешь на коленях умолять, чтобы взяла. Я сковала тебя невидимой, неразрывной цепью.

Не поднимая глаз, я кивнул, а потом долго, минуты три-четыре стоял с опущенной головой. Каюту накрыла тишина, зато мускусный запах понемногу слабел. Когда перестал его чувствовать, когда легкие полностью освободились от феромонов, я решил рискнуть. Аджулустикель ушла.

Я судорожно выдохнул, осознав, как долго не мог нормально дышать. Итак, я снова двигался и, не обращая внимания на многочисленные жалобы шеи, спины, плеч и щек, повернулся к Розе и во второй раз попробовал отвязать кляп.

Ушло еще минут пять. Когда все узлы наконец распутались, вместе с насквозь пропитанной слюной тканью девушка выплюнула, казалось, все известные ей ругательства. К счастью для моих нежных ушей, по-русски я не говорю, так что с равным успехом девушка могла читать молитвы. Я освободил ее руки, привязанные к спинке стула синей нейлоновой веревкой, и ноги, стянутые чуть ли не тысячей витков изоленты. Розино тело сводили судороги, так что встать она смогла лишь с моей помощью. Медленно, с бесконечным терпением я водил ее по каюте, дожидаясь, пока кровоснабжение придет в норму. Каждые несколько секунд из девичьей груди вырывался всхлип, стон или очередное ругательство, а потом и вовсе пришлось сесть: онемевшим мышцам требовался отдых. Не зная, что сказать, я молча наблюдал за Розой. Через некоторое время она подняла на меня глаза, в которых читалось открытое подозрение.

— Почему она тебя не убила? — холодно спросила девушка. Вопрос вполне закономерный, только отвечать совершенно не хотелось.