Мой знакомый призрак

— Я не собираюсь убивать Розу, — заверил Лукаш. — По крайней мере, пока на нее есть спрос. Со временем, если не погибнет от болезней, наркотиков или руки ненормального клиента, на девушке придется поставить точку. Но в настоящее время никаких проблем нет: Роза молода, здорова, полностью отрабатывает свое содержание. Да и я к ней неравнодушен… Нет, Кастор, о Розе беспокоиться нечего.

— Тогда зачем ты привязал ее к стулу? — вопрос вполне обоснованный, но Дамджон лишь отмахнулся.

— Очень не хотелось, чтобы Роза с вами разговаривала. На данном этапе я решил держать ее здесь, но это всего лишь временная мера. Кастор, вам действительно следовало просто изгнать боннингтонского призрака и взять деньги. Или, как вариант, принять мое безрассудно великодушное предложение. Так что винить нужно только себя.

— Дай мне убедиться, что с ней все в порядке! — не попросил, а потребовал я тоном человека, припрятавшего в рукаве туз.

Наклонив голову, Дамджон нахмурился; в его взгляде сквозило то ли изумление необычностью просьбы, то ли раздражение — в кои веки ему осмелились приказывать. Так или иначе, Лукаш кивнул Ласке-Арнольду, который подошел к Розе и снял с ее головы почтовый пакет. Оказалось, во рту у девушки кляп из какой-то тряпки, для верности обвязанный несколькими витками веревки, а правый глаз заплыл и не открывался. Зато левый был устремлен на меня: кроме страха в нем читалась настороженность. Похоже, ее действительно отпустят с яхты живой. Хотя, судя по высказываниям Дамджона, это будет лишь приговор, отсроченный исполнением.

— Вот, — улыбка Дамджона получилась чуть ли не лукавой, — при желании слово я держать умею.

Интересно, он для этого показал Розу? Неужели после стольких лет лжи, предательства, насилия и убийств ему еще хотелось самоутвердиться?

Тем временем Гейб взял кисточку потоньше и старательно разрисовывал мою грудь и живот. Кожу неприятно щипало. В железных тисках головорезов у меня могло запросто нарушиться кровообращение, так что, даже не испытывай я слабости от недавнего массажа затылка, вырваться бы все равно не получилось.

— Какой изящный способ разнообразить обычное убийство! — заметил я.

— Зато создает правильное впечатление, — парировал Дамджон. — Специалист по изгнанию нечисти взялся за чересчур сложное задание… Подобное случается сплошь и рядом.

Интересно, где моя флейта? Вон, на полу у ноги Дамджона. Лукаш перехватил мой взгляд, щелкнул пальцами: «Фас!», и Ласка-Арнольд послушно выполнил команду.

— В клуб вы приходили с чем-то другим, — задумчиво проговорил Дамджон, вертя инструмент в руках. — Что это? Не флейта ведь?

— Нет, флейта, только с коническим раструбом. Бабушка современной флейты. Когда великий Теобальд Бём изобрел систему клапанов, эта модель отправилась в мусорный ящик.

Дамджон поднял голову и кивнул.

— Вот, и тебе туда дорога! — сказал он моей флейте. — Арнольд, мне нужна та штука!

Лукаш показал на болторез, наполовину закатившийся под второй диван. Послушный любому слову хозяина, Ласка тут же его принес. С нарочитой медлительностью Дамджон поднялся и через всю комнату прошел ко мне: в узкой каюте на это понадобилось всего три шага. Держа флейту перед моим носом, он раскрыл лезвия болтореза и как следует ее сжал. Дерево затрещало, потом, не выдержав, раскололось на щепки, а эмаль посыпалась красно-коричневой перхотью. Стряхнув с рукава мелкие хлопья, Дамджон бросил остатки флейты и болторез на пол.

— Это на случай, если вы надеялись в последний момент сотворить какое-то чудо, — пояснил он.

— Вообще-то хотелось… — начал я, но договорить не смог, а сейчас уже не вспомню, что за колкость вертелась на языке. Боль огненным цветком распустилась в груди и перекрыла дыхание; ноги подкосились, и я в очередной раз рухнул на колени.

Гейб отошел назад, потирая испачканные в хне пальцы.

— Знаешь, Кастор, длинный язык — твоя главная проблема, — усмехнулся он. — По крайней мере был твоей главной проблемой, потому что я ее решил.

Адская боль утихла через несколько секунд. Я разразился отборной руганью, однако язык работал вхолостую, и изо рта не вылетело ни звука.

Тогда я понял, хотя, наверное, подозревал с самого начала, какой именно знак нарисован у меня на груди — ТИШИНА. Маккленнан снова украл мой голос.

— А теперь позаботься об остальном, — поднимаясь, велел Дамджон. — У меня еще дела.

Гейб расправил плечи, напустил до смешного торжественный вид и начал быстро-быстро читать заклинание. Говорил он, естественно, на латыни, точнее, на ее средневековом диалекте с мерзким порядком слов, в котором нормальному человеку в жизни не разобраться. Пытаясь вычленить из скороговорки хоть что-то путное, я уловил pretium, что значит цена, implcramus, что значит «дружище, дай на пиво», и damnation, что значит, «пошел…», а куда и объяснять не нужно.