Мой зверь безжалостный и нежный

Марина, может, моего неутомимого энтузиазма и не разделяла, но ни разу меня не оттолкнула, а то и отвечала с жаром. Только под конец сказала, что устала, всё уже болит и спать ей хочется.

У меня тоже мышцы гудели от изнеможения, но какое же кайфовое это было чувство. Слаще не бывает. Даже голод не омрачал этого состояния, а есть я хотел зверски.

Мне только не понравились её слова, что я так разошёлся из-за инстинкта самосохранения. Типа, вот, мы скоро умрем, и организм отчаянно пытается продолжить род. Но это полная чушь. Так я ей и сказал. Потому что окажись на её месте любая другая, да я бы даже не притронулся к ней. Но этого я Марине уже говорить не стал, конечно. А потом и вовсе пригрузился: а если бы здесь, с ней, оказался не я? Тоже бы инстинкт у неё сработал? Но потом решил: да нафиг загоняться над тем, чего не было и не будет. Это уж вообще тупо. Она — моя, это главное.

Я обнял её, спящую, покрепче, а потом незаметно уснул и сам. А разбудил нас грохот. Оцепенев от сна и холода, мы не сразу поняли, в чём дело. Марина даже перепугалась, что это снова рушится скала. А потом темноту пещеры прорезали слабые и тонкие полоски света.

— Нас нашли! Тимур! Мы спасены! — Она порывисто прижалась ко мне, обняла, уткнулась носом в щеку.

Потом торопливо поднялась и меня за собой потянула:

— Вставай же! Идём ко входу. Надо кричать, что мы тут.

И мы кричали. Заткнулись только, когда снаружи нам кто-то ответил:

— Потерпите еще немного. И отойдите от прохода подальше! Закройте глаза. Завяжите чем-нибудь, что ли. А то сразу так ослепнете.

Мы снова отступили вглубь, в каком-то нервном волнении ожидая, пока они там разгребали проход.

Я прижимал Марину к себе и опять молчал, не понимая, почему с ней так. Меня аж захлестывало от чувств, в груди жгло, сердце выпрыгивало, а я и слова не мог ей сказать. А ведь прежде такого со мной не бывало.

Не знаю, почему я рядом с ней так тупею. Но зато знаю одно — она моя. Моя навсегда. И я за неё и убью, и умру…

31

Марина

Это такая радость — всё равно что заново родиться. Ведь я уже не верила, что нас спасут. Уже свыклась с мыслью, что нам осталось лишь несколько дней. 

Единственное, к чему я была не готова — так это к тому, что мы с Тимуром окажемся в центре такого внимания. Снаружи царил ажиотаж. Берег заполонили люди: спасатели, сотрудники лагеря во главе с директором, медики, милиция, репортеры, добровольцы из ближайшего посёлка, помогавшие с поисками. Откуда-то взялись мальчишки, которые, хоть их и отгоняли, пролезали под ногами взрослых в первые ряды, чтобы поглазеть на нас.

Но особенно среди этой толпы выделялся крепкий мужчина лет пятидесяти. Когда нас вывели спасатели под громкие возгласы, он буквально растолкал всех, пробираясь к нам.

— Тимур! Тимур! Сынок… — с надрывом произнёс он.

Я выпустила руку Тимура и отошла в сторону, чтобы им не мешать. Мужчина крепко его обнял, что-то забормотал, я уже не слышала. Меня оттащил в сторону Павел Константинович. Накинул на плечи чью-то безразмерную куртку, сунул в руку бутылку с водой.

— Марина, слава богу, вы целы! — и тут же повернулся и кому-то крикнул. — С носилками сюда!

— Я сама могу идти, — вяло запротестовала я, сняв темные очки, которые дали мне и Тимуру, когда расчистили проход. За четверть часа глаза более-менее привыкли к свету. Да и вечер уже был, солнце почти село.

— Ещё чего! Вы трое суток там были. Сейчас вас поднимут наверх, там скорая ждет, тебя отвезут в Байкальск в больницу.

— Меня? А Тимура?

— А Тимура отец забирает домой. Он тут нам такое устроил…

Отец его увозит? Вот так, сразу? И всё?

Директор ещё что-то говорил, а я обернулась, нашла глазами Тимура и его отца. Они уже не обнимались, а разговаривали. И тут же Тимур, как почувствовал, посмотрел на меня, и так пронзительно, что сердце защемило. Я сразу поняла — это он со мной прощается…

Да, наверное, так правильно, так будет лучше, не место ему здесь. И всё же эта новость меня неожиданно сильно кольнула. И как я себя ни убеждала, что так и должно быть, в груди скреблось и ныло. Мы больше не увидимся…

 Чёрт, это глупо, это бессмысленно и нелогично, но… мне не хотелось, чтобы он уезжал. Я так привыкла к нему, к его взглядам, то деланно-равнодушным, то горящим, то колючим. Даже его грубость сейчас была мне мила — я ведь понимала теперь, почему он так себя вёл. И самое главное, то, что было между нами в пещере, уже не забыть, не вычеркнуть никогда. Сколько Павел Константинович сказал? Три дня мы там провели? Так вот эти три дня связали нас накрепко, хоть наша близость и случилась лишь потому, что я думала, что мы обречены.

Дали бы нам хоть попрощаться нормально! Тут ко мне подошла девушка и заслонила Тимура. За её спиной маячил парень с камерой.

— Наталья Ветрова, агентство новостей Байкал ТВ, — представилась девушка и сунула мне под нос микрофон. — Марина, здравствуйте. Прежде всего хочу поздравить вас от лица…