Моя армия. В поисках утраченной судьбы

   24.1.1955. «Знаете, последнее время мне снятся хорошие сны. Мне снилось, что я в Михайловском. Погулял по хорошему зеленому лесу. От портрета (В сороковые годы над аркой при входе в Михайловский лес со стороны Бугрова висел огромный портрет Пушкина.—Я. Г.) прошел к Маленцу, вдоль дороги там растут крепкие темноголовые маслята с пленкой на губке... Вы тоже были там и вместе ходили по лесу. Хороший сон, правда? После таких снов неприятно просыпаться при подъеме».

Михайловское я вспоминал не только в тяжелые совгаванские времена, но и позже — во времена куда более благоприятные — в Забайкалье.

20.IV.1955. «У меня все в норме. Здоров, сыт, одет. Скоро получим новое обмундирование. Давно ли в С. Гавани я получал первую пару! А уже скоро семь месяцев. Пятая часть службы позади. 14-го был юбилей—полгода. Прошло самое трудное время — первая зима. Быстро, правда? Что за погода в Питере? У нас тепло, жаворонки болтаются над степью, поют. Помните, мы шли как-то из Тригорского, а на столбике, недалеко от ямы, где лежала когда-то пушка, сидел жаворонок и роскошно пел. Мы остановились и слушали. С нами был дядя Саша. (Старший брат отца, которого ко времени моей службы уже не было в живых.—Я. Г.). Многое прошло с тех пор, и то время помнится очень хорошим, Пожалуй, оно и в самом деле было неплохим. Было?»

Будем считать это лирическим отступлением и вернемся в монгольскую степь...

   25.111.1955. «Наша землянка в полусотне шагов от стоянки самолетов. Большинство—реактивные. Красивые машины! Мы, то есть наша группа, числимся как „дорожники", это пока, кем мы будем через неделю, одному богу известно. Пока что мы здесь одни—полк еще в Дацане. Занимаемся разгрузкой вагонов. Грузчики. Пока. Ну, работаем так: день работаем, два бездельничаем. Вагоны приходят не каждый день и понемногу. Вообще у нас здесь вольница. Главное начальство — лейтенант. Я—комсорг группы. Через пару месяцев, наверно, начнем работать серьезно... Итак, я из стрелков переквалифицировался в саперы. Ничего, устроились мы сравнительно неплохо, но „то ли дело, братцы, дома"... У нас есть патефон и два десятка пластинок. Разные солдатские и не солдатские песни. „Давно мы дома не были..."

...Ну, относительно климата. Вы, наверно, и сами знаете: резко континентальный, зимой до -50, летом до +40. Но морозы, например, здесь переносятся легче, чем в С. Гавани. Там при -35 мы совсем пропадали, а здесь — ничего».

Как я писал вначале — письма отнюдь не полностью покрывают мою армейскую жизнь. Она была многообразнее, ярче и жестче, чем я считал нужным рассказывать моим родным. А потому надо несколько отвлечься от эпистолярных источников и обратиться к памяти, письмами освеженной.

Жизнь наша с марта по май — в землянке — была весьма своеобразной. К сожалению, ни Юры Рыбина, ни Левы Сизова, ни Лени Турчина в этой авангардной группе не оказалось. Мы снова встретились, когда прибыл весь полк, и мы с Левой и Леней оказались в одной роте. А Юра благодаря своей профессии стал сравнительно большим начальником.

Состав группы — как помним, 47 человек, не считая старшего лейтенанта Мелешко, жившего отдельно, — был пестрым.

Спали мы на двухъярусных нарах. Надо отдать справедливость нашему командиру — он раздобыл у летчиков на весь состав полные спальные комплекты: матрасы, простыни, настоящие подушки.