Моя беспокойная жизнь

Затем мы проехали сто тридцать километров до ближайшей больницы в Эмбу. Дорога была в выбоинах, машина все время подскакивала на ухабах, и боль от ран была невыносимой, к тому же я потеряла много крови. В больнице мне продезинфицировали и перевязали раны и снабдили обезболивающими средствами. Затем мы поехали в больницу в Найроби. Мы прибыли туда около полуночи, и мой друг хирург Джеральд Невилл немедленно оперировал меня, хотя в тот момент он мог только пересадить кожу с ноги на тыльную сторону руки. Мне сказали, что нужно ждать шесть месяцев, прежде чем можно будет начать приводить в порядок сухожилия и кости. У меня всегда была плохо развита левая рука, и потерять правую — мое главное орудие, — а с ней вместе в известной степени и свою независимость было ужасно. Вскоре до моего сознания дошло, что, если моя рука не будет полностью восстановлена, я никогда уже не смогу играть на пианино и рисовать в той манере, какую я люблю. Конечно, я очень огорчилась еще и потому, что мне пришлось отказаться от своего плана воспитания леопардов, во всяком случае в данный момент. Еще находясь в больнице, я научилась печатать левой рукой. Спустя шесть месяцев я полетела в Лондон, чтобы подвергнуться серьезной операции, которая, как я надеялась, сможет вернуть трудоспособность моей правой руке. Но хотя на протяжении ближайших лет было сделано еще пять операций, мне в конце концов пришлось примириться с мыслью о том, что я смогу пользоваться только большим пальцем и в ограниченных пределах указательным. Во время одной из операций медицинская сестра сказала мне, что в Лондоне в это время организована выставка, на которой демонстрируются мои рисунки с изображением представителей африканских племен. Как только мне разрешили выходить из больницы, я отправилась туда инкогнито и увидела, что на выставке очень много посетителей; их, очевидно, интересовали как оригинальные рисунки, так и репродукции, выполненные в натуральную величину. Затем я узнала от организатора этой экспозиции, что он получил разрешение от доверенных лиц музея в Найроби, которому к этому времени принадлежала моя коллекция рисунков, репродуцировать пятьдесят шесть портретов и продавать их во всех странах мира. Я была потрясена. Мне потребовалось больше шести лет, чтобы написать свыше 700 портретов, и за это я получила компенсацию, едва покрывавшую связанные с этим расходы. Теперь же, если бы я захотела включить в свою книгу несколько своих рисунков, я должна была платить кому-то за право пользования ими, а демонстрируемые здесь репродукции моих рисунков покупать так же, как покупают их остальные посетители. Единственное удовлетворение я получила от осознания того, что мои рисунки, по-видимому, пользуются популярностью. Доказательством этому послужило приглашение на чай, полученное мною от губернатора за несколько дней до празднования дня независимости; на празднике должны были присутствовать он сам и Джомо Кениата. Я не поверила своим глазам, когда увидела написанные мною портреты представителей разных племен, развешанные на стенах. Они были красиво оформлены и вставлены в рамы. Губернатор, который интересовался моими работами и давал мне ценные советы, когда я писала книгу «Народы Кении», подчеркнул важность этой коллекции. Для дома Правительства, который теперь должен был называться домом Государства, было отобрано триста лучших картин.

Уже не один год я присматривала дом, где мы с Джорджем могли бы поселиться, когда оба станем слишком стары для походной жизни. В конце концов я нашла такое место, которое, казалось, соответствовало всем нашим желаниям. Наше будущее владение находилось в провинции Рифт-Валли на озере Наиваша, в часе езды от национального парка Лейк-Накуру. К северу от озера Накуру раскинулся Национальный парк Абердэре, где горный массив Абердэре возвышается на 3000 метров над маленьким городком с тем же названием.

В лесу, растущем на большей части этого горного хребта, деревья покрыты лишайником; здесь живут неуловимые антилопы бонго, а на кочковатых заболоченных лугах пасутся буйволы и другие антилопы, водопады, окаймленные дельфиниумами — красными, пылающими, как огонь, лаконосами — и бессмертниками, с грохотом низвергаются на тысячи метров вниз, в узкие долины.

Невозможно представить себе более заманчивого места для устройства дома, и я была счастлива, что имела возможность купить здесь участок в двадцать гектаров у самой воды. На нем рос даже небольшой лес из местной акации (Acaca xantaphloea),известной обычно под названием «лихорадочное дерево». Это название появилось еще в незапамятные времена, когда красивые желтокорые деревья ассоциировались с районами, зараженными малярией. К счастью, в прилегающих к озеру районах малярии нет, так как оно находится на высоте 2075 метров и климат там идеальный.