– Ты считаешь, мне сейчас недостаточно плохо? Думаешь, я не мучаюсь от мыслей о случившемся с той минуты, как высадила тебя у твоего дома? У меня было все в порядке, пока ты не начала высмеивать меня и твердить, будто я заперта в клетке. Я жила нормально. Если бы ты не подстрекала меня, я спокойно сидела бы дома и писала благодарности.
– Я в этом не виновата, – сказала Люс.
– Ты права. Это я во всем виновата. Давай, выгораживай себя. Вали все на меня. Мне уже все равно.
– Да пошла ты, – огрызнулась Люс.
Это были ее последние слова, сказанные мне по телефону.
После этого мы не созванивались.
К тому времени, как мы приехали на пресс-конференцию, пятно на платье высохло и стало почти незаметным. Но оно все равно беспокоило меня. Я ощущала его присутствие, пока мы стояли на возвышении перед репортерами, пока папа объявлял о своей отставке, пока бабочка билась о черную стену. Пятно не бросалось в глаза, но, если присмотреться, можно было различить его очертания – грязный след на платье, который я подтерла, надеясь, что никто его не заметит. Моя тайна.
Вечером после пресс-конференции я включила музыку в наушниках на полную громкость, чтобы заглушить свои мысли. Тут зазвонил телефон.
– Хана, – удивился Джеймс, – ты взяла трубку?
До сих пор я не отвечала на его звонки. Не потому что не хотела с ним разговаривать – очень хотела, – а потому что не знала, что ему сказать.
– Как ты? – спросил он. – Я никак не мог до тебя дозвониться.
– Сижу на кровати и тупо гляжу в стену. Что можно истолковать двояко: либо я в порядке, либо не в порядке.
Я попыталась пошутить, только он не рассмеялся.
– Серьезно. У тебя все нормально? Я позвонил сразу, как только увидел новости, но ты не отвечала. И в школе не появляешься.
От искренности его тона мне стало еще хуже. Я сглотнула. Мне хотелось испариться. Не умереть, а просто перестать существовать. Сидя несколько часов подряд в темной комнате и слушая бьющую по ушам музыку, я сумела вытеснить из сознания страшные события, но хватило одного упоминания о случившемся, чтобы голова снова начала пухнуть от непрошеных мыслей. Я чувствовала, как они заполняют все пространство мозга, грозя в любой момент разорвать его.
– Моя мама пробовала дозвониться твоей, но та тоже не отвечает.
Видимо, мама избегала разговоров с ней. Она не умела так искусно врать, как все остальные в нашей семье, поэтому старалась по возможности этого не делать. И в нынешней ситуации решила не отвечать на звонки лучшей подруги, которая пыталась узнать, как дела.
– У нас тут было очень оживленно, – сказала я. – Юристы, пиарщики.
– Что случилось? – спросил Джеймс.
– Если ты смотрел новости, то знаешь.
– Ты хочешь сказать, это правда?
Я безумно желала открыться ему. Честное слово. Но не могла.
– Правда.
Последовало долгое молчание, и я поняла, что Джеймс действительно считал все происходящее ошибкой и недоразумением.
– Но как? – спросил он наконец.
– В смысле?
– Не может быть, чтобы твой папа так поступил.
Джеймс чуял, что дело нечисто. Конечно чуял. Он знал моих родителей лучше всех остальных друзей в школе.
– Меня мама зовет, – соврала я. – Надо идти. Давай поговорим об этом в другой раз?
– Конечно. Ты завтра придешь в школу?
С момента папиного задержания само собой подразумевалось, что мы с Заком временно не ходим в школу. Каникулы успели начаться и закончиться, а мы продолжали сидеть дома. Нам никто и слова не сказал. Кто в состоянии ходить в школу после случившегося? Однако было понятно, что рано или поздно вернуться к занятиям в любом случае придется.
– Да.
Джеймс, видимо, почувствовал мой страх.
– Все будет в порядке, – твердо сказал он.
Он никогда не врал, значит, действительно верил в свои слова.
Я чуть не рассмеялась. Какое там в порядке.
Мы увиделись на следующий день в школе, но разговаривать было невозможно. Из-за шумихи вокруг дела отца меня постоянно окружали люди. Друзья расспрашивали о подробностях, и, где бы я ни появилась, все начинали оглядываться и перешептываться, надеясь стать свидетелями развернувшейся драмы, в которую превратилась моя жизнь. Я тренированным взглядом всюду отыскивала Люс, которая, словно призрак, то появлялась, то исчезала, каждый раз напоминая мне о том, что произошло на самом деле.
В последующие дни интерес ко мне не ослаб, наоборот, только усилился. Я перестала ходить в столовую и другие места, где было много народу, чтобы не слышать перешептывания за спиной и не ловить на себе пристальных взглядов. Джеймс обычно находил меня в библиотеке или на скамейке в дальнем конце двора. Я в одиночестве жевала свой обед, пыталась успокоить себя музыкой или делала домашнее задание. Но даже Джеймс в те дни говорил лишь об аварии, только он, в отличие от других, интересовался случившимся не из праздного любопытства.
– Я все равно не понимаю, как это могло произойти, – повторял он. – Почему он съехал с дороги?
– Не знаю. Было темно. Он отвлекся.
– В новостях пишут, что у него проблемы с алкоголем, – сказал Джеймс. – Но я ни разу не видел, чтобы твой отец выпивал. Он всегда заказывал колу.