Моя биография

Мы закончили наше первое турне в Солт-Лейк-сити, этом обиталище мормонов, которое заставило меня вспомнить о Моисее, выведшем из рабства детей Израиля. Этот просторный, свободно раскинувшийся город, с такими широкими улицами, какие могли проложить только жители бескрайней прерии, весь колышется в знойных лучах солнца, как мираж. Город показался мне суровым и отчужденным, как и сами мормоны.

Закончив эти гастроли по контракту с компанией Салливана и Консидайна, мы вернулись в Нью-Йорк, намереваясь сразу уехать в Англию. Но тут мистер Уильям Моррис предложил нам ангажемент на полтора месяца в своем нью-йоркском театре, на 42-й улице, где мы должны были показать весь наш репертуар. Мы начали свои гастроли скетчем «Вечер в английском мюзик-холле», и он очень понравился зрителям.

И вот однажды некий молодой человек, которому его возлюбленная назначила свидание на довольно поздний час, от нечего делать зашел с приятелем в американский мюзик-холл Уильяма Морриса, как раз когда там шел «Вечер в английском мюзик-холле». Посмотрев меня в роли пьяницы, он сказал: «Вот этому парню я предложу контракт, если когда-нибудь добьюсь успеха». В то время этот молодой человек был еще статистом у Д.-У. Гриффита [25] в кинокомпании «Байограф» [26] и получал в день пять долларов. Его звали Мак Сеннет [27]. Впоследствии он основал кинокомпанию «Кистоун» [28].

После большого успеха полуторамесячных гастролей в мюзик-холле Уильяма Морриса, Салливан и Консидайн предложили нам поехать в новое турне на пять месяцев.

К концу второго турне я загрустил. Нам оставалось пробыть в Штатах всего три недели: гастроли в Сан-Франциско, Сан-Диего, в Солт-Лейк-сити, а затем надо было возвращаться в Англию.

Накануне нашего отъезда из Сан-Франциско я пошел погулять, и на Маркет-стрит увидел небольшую лавчонку с закрытыми ставнями, на которой висело объявление: «Предсказываю судьбу по руке и картам за один доллар». Немного стесняясь, я вошел в лавчонку. Навстречу мне из задней комнаты вышла полная женщина лет сорока, которая на ходу что-то дожевывала. Небрежным жестом она указала мне на маленький столик, стоявший у стены против двери, и, не глядя на меня, сказала: «Садитесь, пожалуйста», — а сама села напротив меня. Говорила она отрывисто.

— Потасуйте карты, снимите три раза, а потом положите руки на стол, ладонями кверху.

Она раскинула карты и внимательно стала их разглядывать, а затем посмотрела на мои руки.

— Вы сейчас думаете о дальнем путешествии, и вы уедете из Штатов. Но скоро вернетесь и займетесь новым делом, не тем, чем сейчас.

Здесь она замялась.

— Ну да, почти то же самое дело, а все-таки другое. И в этом новом предприятии у вас будет очень большой успех. Я вижу, вас ждет блестящая карьера, но что это за дело — я не знаю.

Она впервые взглянула мне в лицо и снова взяла мою руку.

— Женитесь вы три раза. Первые два брака будут несчастливые, но конец вашей жизни вы проведете в счастливом браке, и у вас будет трое детей. (Тут она ошиблась.)

Она продолжала внимательно изучать мою руку.

— Да, вы наживете огромное богатство, — такая рука умеет делать деньги.

Она окинула изучающим взглядом мое лицо.

— Вы умрете от воспаления легких восьмидесяти двух лет от роду. С вас доллар, прошу вас. Может быть, у вас есть какие-нибудь вопросы ко мне?

— Нет, — рассмеялся я, — лучше я уж не стану ничего уточнять.

В Солт-Лейк-сити газеты были полны сообщениями о грабежах и кражах со взломом. В ночные клубы врывались бандиты, чьи лица были скрыты чулком вместо маски, они ставили всех, кто там был, к стенке и обирали до нитки. Однажды за ночь было совершено три ограбления. Город был терроризирован.

Обычно после спектакля мы шли в ближайший кабачок выпить и знакомились с его завсегдатаями. Как-то вечером там появился толстый круглолицый веселый человек в сопровождении двух товарищей. Толстяк, по-видимому самый старший из них, подошел к нам.

— Это вы, ребята, английские актеры, которые играют в театре «Эмприсс»?

Мы кивнули, улыбаясь.

— Я вас сразу узнал! Эй, мальчики, идите сюда!

Он поманил своих товарищей и, представив их нам, предложил выпить.

Толстяк оказался англичанином, хотя в его речи уже почти не чувствовался английский акцент. Ему было лет под пятьдесят, он казался добродушным, маленькие глазки сверкали на красном лице.

Немного погодя двое его товарищей и наши актеры отошли к стойке, оставив меня наедине с Толстяком.

И тут он разоткровенничался.

— Три года тому назад я ездил на старую родину, но это совсем не то, — жить надо здесь! Я приехал сюда лет тридцать назад. Совсем еще сосунком. Сначала надрывался в медных рудниках Монтаны, но потом взялся за ум. «Это работа для дураков», — сказал я себе. А сейчас дураки на меня работают.

И он вытащил из кармана толстенную пачку банкнотов.

— Давай еще выпьем!

— Осторожней, — сказал я шутя. — Как бы вас не ограбили!

Он посмотрел на меня с хитрой улыбочкой и подмигнул.

— Не на такого мальчика напали!

От этого подмигивания мне стало страшно — оно говорило о многом. Не отводя от меня глаз, он продолжал улыбаться.

— Понятно? — снова подмигнул он.