Читаем Моя Богиня. Несентиментальный роман. Часть вторая (СИ) полностью

  29-го июня, собрав все свои летние и спортивные вещи в две большие сумки и сдав кастелянше казённое бельё, настольную лампу и чайник, Кремнёв улетел дневным рейсом в Пицунду с Внуково. За ним заехал Паша Терлецкий на "Волге" своего отца, и вдвоём они с шиком доехали до аэропорта.



  Зимние же и осенние вещи, плотно упакованные в чемодан, Максим оставил Диме Ботвичу на хранение, попросив друга, без пяти минут аспиранта, отдать его чемодан в камеру хранения вместе с его, Ботвича, вещами. Потому как везти вещи в родной Касимов Кремнёву как-то уж совсем не хотелось, тратить на перевозку силы и время.



  И тут надо заметить, для полноты картины, что было это со стороны Максима большой наглостью, - ибо Ботвич ещё не знал, где он будет в аспирантуре жить, куда его поселят осенью после зачисления. Хорошо, если оставят здесь же, на Вернадского, - тогда и проблем особых с вещами не будет. А если нет, если в Главное здание назад вернут, что было вполне вероятно. Тогда у Ботвича возникнут большие трудности с перевозкой и тасканием своих и, особенно, чужих вещей, о чём Кремнёв, увы, не подумал... Поэтому, взяв чемодан Кремнёва на сохранение, Ботвич добровольно обязался его с места на место таскать по Москве, да на общественном транспорте вдобавок. А это было, как легко догадаться, чрезвычайно канительное и утомительное занятие.



  Но Дима, как настоящий друг, согласился на подобную услугу - капризничать и отнекиваться не стал, выискивать причину отказа. Хотя и стоило это ему впоследствии много лишних хлопот, про которые он даже и не заикнулся улетавшему на отдых Кремнёву. Зачем? Чтобы испортить товарищу настроение?... Последний лишь осенью про хлопоты Ботвича узнал, в Москву из Рязани вернувшись и встретившись в Университете с Димой, новоиспечённым аспирантом истфака. Узнал, что того в итоге на Шаболовку поселили, в ДАС: весь первый год обучения он там прожил, после чего переехал уже в Главное здание окончательно, где и завершал учёбу... Так что чемодан Кремнёва ему пришлось с Вернадского на Шаболовку в одиночку перевозить в купе со своими вещами, которых тоже немало у него набралось за 5-ть студенческих лет, и они тоже потребовали от него лишней усталости и пота...





  Максим задушевного друга-Диму за этот дополнительный труд как мог отблагодарил, безусловно, руку крепко пожал, напоил пивом. Но что значили те его скудные благодарности и те кружки пива в сравнение с теми силами, что Ботвич на него потратил. Потратил потому, заострим на этом внимание, что был истиннорусским парнем с широкой русской душой, воспитанный с малых лет на взаимопомощи и взаимовыручке, - а не хитрожопым хохлом, малороссом и полу-евреем, как те же Меркуленко и Жигинас, воспитанные на ненависти к москалям, на глубоком и тотальном презрении. У тех по этой причине и снега зимой не выпросишь, они тебе слова в простоте не скажут - всё с вывертом, хитростью и издёвкой, всё с обманом. Эти двое гнидосов поганых ради Кремнёва и пальцем не шевельнули бы, не сохранили до осени и носового платка; что они и доказали оба за пять совместно-прожитых лет, оставив по себе самые мрачные и болезненные воспоминания в душе и мыслях Максима...





  15





  Этим, собственно, и отличается тлетворный и гибельный интернационализм от животворящего русского национализма, - это если теперь с бытового и обывательского на общегосударственный уровень перейти, на законы СОЦИУМА.



  ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗМ - это засилье и тайная власть двуличных и циничных деятелей-космополитов повсюду - в стране в областях и районах, в Кремле, в центральном правительстве, на ЦТ и в средствах массовой информации (СМИ). Засилье нацменов так называемых, которым на Мать-Россию глубоко плевать, которые её ненавидят лютой и устойчивой ненавистью, которые ей открыто и тайно гадят. И, тем не менее, пользуются всеми её правами, благами и привилегиями по-максимуму, не исполняя и минимальных обязанностей перед ней. Так ведь и было в СССР при Брежневе Леониде Ильиче, выходце с Украины, которому - вспомните те, кто постарше и поумней, - чтобы удержаться в Кремле на долгие 18-ть лет, потребовалось перевезти с Хохляндии целую свору хохлов и плотно окружить себя ими вкупе с евреями. Они-то, хохлы и евреи, и правили в Советском Союзе бал все 1970-е и 80-е годы - а уж никак не РУССКИЕ граждане.



  Они, нацмены убогие и бездарные, но хорошо организованные и сплочённые на удивление и на зависть, в итоге и разложили страну своим природным материализмом, делячеством, снобизмом и кретинизмом, как и наплевательским отношением к Делу и к Будущему; ОНИ, поганцы, довели оккупированную Советскую Россию до ручки, до последней черты, до КРАХА итогового и полномасштабного. Потому что при них, кичливых сластолюбцах и чревоугодниках, процветали коррупция, воровство, разврат и упадок нравов, наблюдались повсюду бездумная трата национальных сил и средств ради процветания и торжества многочисленных малых наций и народностей Советского Союза: всех, кроме ВЕЛИКОРУССКОЙ, титульной.



Перейти на страницу:

Похожие книги

Последнее отступление
Последнее отступление

Волны революции докатились до глухого сибирского села, взломали уклад «семейщины» — поселенцев-староверов, расшатали власть пастырей духовных. Но трудно врастает в жизнь новое. Уставщики и кулаки в селе, богатые буряты-скотоводы в улусе, меньшевики, эсеры, анархисты в городе плетут нити заговора, собирают враждебные Советам силы. Назревает гроза.Захар Кравцов, один из главных героев романа, сторонится «советчиков», линия жизни у него такая: «царей с трона пусть сковыривают политики, а мужик пусть землю пашет и не оглядывается, кто власть за себя забрал. Мужику все равно».Иначе думает его сын Артемка. Попав в самую гущу событий, он становится бойцом революции, закаленным в схватках с врагами. Революция временно отступает, гибнут многие ее храбрые и стойкие защитники. Но белогвардейцы не чувствуют себя победителями, ни штыком, ни плетью не утвердить им свою власть, когда люди поняли вкус свободы, когда даже такие, как Захар Кравцов, протягивают руки к оружию.

Исай Калистратович Калашников

Проза / Историческая проза / Роман, повесть / Роман