Моя Богиня. Несентиментальный роман. Часть вторая (СИ)

  Но до предела взведённый и уязвлённый Кремнёв не слушал, не понимал друга, не желал понимать - стоял и Мезенцеву глазами буравил, демонстративно отвернувшуюся от него, не желавшую его больше видеть. Он был в ту минуту "слепой", "глухой" и дурной как тот же тетерев на току, был в угаре, в прострации. И, одновременно, он что есть мочи силился понять, что вдруг такое опять случилось с ним и с ней, и кто успел перебежать им дорогу, что БОГИНЯ СЕРДЦА так резко и решительно его от себя отталкивает непонятно за что, не даёт ему никакого шанса на будущее. Будто бы он враг её давний и кровный был, и нет, и не может быть ему, вражине лютому, места в её личной жизни...

  И как только следующая песня громко и бодро зазвучала из репродукторов, он, не дослушав советы Ботвича до конца, искренние и доброжелательные, между прочим, по-настоящему дружеские, - он пулей бросился к Тане, расталкивая толпу, намереваясь снова пригласить её и всё, наконец, решительно выяснить во время танца, дойти до сути происходящего. Намереваясь причину, наконец, разузнать такого негативного и почти что враждебного к себе с её стороны отношения, неприязни и холода. Сия причина была ему не понятна с любой стороны, она шокировала его, унижала и обижала.

  - Таня, простите меня пожалуйста, но разрешите Вас ещё разок пригласить, - как можно нежнее обратился он к ней, отвернувшейся, обойдя её со спины и натужно улыбаясь при этом.

  - Нет, не разрешаю, - быстро ответила раздосадованная его упрямством Мезенцева, будто бы ожидавшая такого поворота событий и так скоро поэтому отреагировавшая на них.

  - Почему? - пуще прежнего опешил и растерялся позеленевший Максим, от стыда и обиды готовый провалиться сквозь землю или тут же сгореть на месте.

  - Потому что не хочу - и всё: я устала. Пойдите и пригласите кого-нибудь ещё: вон, посмотрите, сколько тут вокруг девушек скучающих томится. Все они рады будут с Вами познакомиться и потанцевать: Вы их этим осчастливите...

  Проговорив это с усмешкой надменной и саркастической, Мезенцева отвернулась от ухажёра и принялась с подружкой тихо опять шушукаться, продолжать прерванный разговор. А убитому горем Кремнёву, опозоренному и униженному перед толпой, ничего не осталось другого, как одному возвращаться назад - к соседней колонне, к Ботвичу Диме за утешением, которого, впрочем, не было на месте: он с кем-то уже танцевал.

  Дожидаться друга, впрочем, Максим не стал - не захотел оплёванным чудаком снова перед ним выставляться, его дружеские советы опять выслушивать касательно собственной слабости и нищеты, и полной, как жениха-ухажёра, несостоятельности и без-перспективности. Вместо этого он прямиком направился на выход из Дома культуры; а оттуда - к себе в общагу пошёл, на 15-й этаж зоны "В". Возвращался в комнату скорым и широким шагом куда-то сильно опаздывающего человека - и не видел вокруг никого, хотя студентов повсюду много крутилось, шумно встречающих Новый год.

  Но ему не было до них никакого дела, удачливых и счастливых, ибо он лишь об одном всю дорогу испуганно думал, находясь в болезненной лихорадке: "Неужели же это всё: конец нашей давней любовной истории, ещё даже и не начавшейся толком?... Похоже, да - конец. И дальше у меня с ней ничего уже не будет путного, вообще ничего! - про Таню мне надо забыть!... Но только как это сделать на практике? - подсказал бы кто, надоумил. И как вообще тогда жить без неё: учиться, работать, дышать и какие-то на будущее планы строить? - если я будущее своё исключительно с ней одной связывал с тех самых пор, как её в читалке увидел..."

  5

  Вернувшись к себе в блок, он сразу же заперся изнутри от посторонних людей, не раздеваясь, плюхнулся на койку словно подкошенный, даже и про бутылку пива забыв, к празднику приготовленную. И до утра пролежал с открытыми глазами, которые здорово покраснели и распухли к утру от перенапряжения и без-сонницы.

  Всю ночь его трясло-лихорадило как при гриппе, заставляло огнём гореть, стонать, метаться и мучиться. И оттого, что его послали на танцах как самого никудышного чмошника, и от мысли ещё, не менее болезненной и печальной: что есть такого гадкого и отвратного в нём и его поведении, если Мезенцева, его БОГНЯ давняя и УСЛАДА СЕРДЦА, от него как от чумы шарахается уже третий раз подряд?! Подумать только - третий!!! Поразительно и диковинно это её шараханье, и странно одновременно! - если большего не сказать, и гораздо худшего! Ведь даже и просто выслушать она его не желает, не даёт объясниться в горячей и давней любви, в высоких и светлых чувствах! А почему?! - непонятно! необъяснимо! не доступно было это его сознанию! Один только этот вопрос, ещё с осени остававшийся без ответа, его с ума сводил, покоя лишал и сна! Ведь он не уголовник матёрый и не маньяк, не дебил и не алкаш, не уродец безрукий или безногий! И вдруг такое резко-негативное отношение к нему со стороны незнакомой девушки, замешанное на ледяном холоде и антипатии, на брезгливости даже, которого он не мог, не умел осмыслить и объяснить, которое его убивало...

  6