Моя Богиня. Несентиментальный роман. Часть вторая (СИ)

  Герой наш, Максим Кремнёв, сопливым нытиком не был и постоять за себя умел; при случае мог обидчику дать и сдачи. Он вообще не прощал и не забывал обид, долго носил их в сердце как эликсир бодрости и крепости ДУХА, эликсир СИЛЫ, необходимой для возврата "долга".

  В этом плане суровый и грозный Бог иудеев Яхве (Иегова), требующий от своей многочисленной паствы немедленного отмщенья по принципу "око за око, зуб за зуб", был ему куда ближе и милее церковного псевдо-пророка Иисуса Христа - с его гнилой и пагубной философией непротивления злу насилием и подставлением второй щеки за удар по первой. Нет уж, извините, - но от всего этого откровенной "голубизной" попахивает, "петушатиной".

  И за ПОБЕДЫ Максим привык упорно и без-компромиссно бороться до ссадин и синяков - и в жизни, и в учёбе, и в спорте том же, - везде. Потому что хорошо с юных лет видел и понимал, как только во дворе один, без родителей, оказался в компании хулиганистых сорванцов, не прощавших слабости и нытья, чистоплюйства, угодливости и пустозвонства, что ПОБЕДЫ не даются СЛАБЫМ, БЛАЖЕННЫМ и СЛЮНЯВЫМ чмошникам, христианам так называемым: они таких за версту обходят, за две версты...

  Касалась такая его победная позиция-философия и ЛЮБВИ... но при одном весьма существенном условии. Он непременно должен был чувствовать и понимать, видеть внутренним оком, что он не безразличен девушке, что чем-то интересен ей, её любви и внимания достоин, - пусть она и скрывает это до поры до времени согласно своей трусливой женской природе и воспитанию. А главное, что он стоит вровень со своей возлюбленной во всех смыслах - социальном, умственном и физическом, - а не смотрит на неё снизу вверх как смотрели лилипуты на Гулливера.

  А с Мезенцевой всё у него складывалось не так, совершенно иначе всё с первого дня выходило - прямо противоположно его убеждениям и взглядам. Увидев её первый раз в читалке, он, 19-летний юнец, уже и тогда почувствовал, что Таня выше, лучше и мощнее его - и социально, и духовно, и физически, и нравственно - и ему не пара. И это мнение его о ней с годами только крепло и разрасталось. Ему становилось понятно к началу 5-го курса - пусть он и пытался это понимание в себе заглушить всеми правдами и неправдами, - что он не нужен Мезенцевой и даром, что не её он поля ягодка, не её рыцарь сердца и кавалер, за которого она может в будущем как за бетонную стену спрятаться. Хотя тройка жарких июньских дней, когда они год назад сидели напротив друг друга в читалке, и дали ему некоторую надежду на успех - пусть и призрачную, и обманчивую, как это теперь с очевидностью уже выяснялось...

  Но он страстно влюбился в неё - до без-памятства и безумства, и потери всего, что имел и свято хранил внутри в виде неукоснительных бытовых правил и норм поведения. Поэтому-то и решился набраться мужества и подойти к ней в сентябре-месяце, мало на что положительное для себя рассчитывая, по сути...

  10

  И случилось то, что и должно, обязано было случиться с ним и с ней во время тех первых встреч. 21 сентября и 11 ноября стали трагическими датами в его молодой жизни, когда ему прямым текстом высказали в глаза, что он знал про себя и сам, без посторонней подсказки и помощи. Ничего нового Мезенцева ему тогда фактически и не сказала. Она лишь дипломатично намекнула Кремнёву: девушка вежливая была и очень воспитанная с рождения, - что он мелок и жалок, неперспективен и нехорош собой. И надобно, мол, "брать по себе ношу, чтобы не падать, не ковыряться потом при ходьбе", не ломать Судьбу себе самому и избраннице...

  И он, посланный далеко-далеко, погрузился в глубокий траур - и решил отстать от неё, не надоедать больше, не мучить свою БОГИНЮ без-смысленными и без-плодными приставаниями и объяснениями, своим любовным нытьём. Хоть и давалось ему это его героическое затворничество очень и очень непросто!

  Но нахальным парнем он не был и никогда не лез напролом как бык, до подлости и низости не опускался, до третирования и унижения слабых: женщин, стариков и детей. Поэтому-то и тяжело прогнозировать задним числом, если это вообще возможно, его весеннее поведение перед выпуском из стен МГУ: сумел бы он, без пяти минут дипломированный специалист-историк, найти в себе силы, чтобы красавицу-Мезенцеву не тревожить пока собой, слабым, без-цельным и без-приютным, отодрать и отдалить её, голубушку, от себя до лучших времён, при этом в кровь изорвав и измочалив душу?...