Читаем Моя Богиня. Несентиментальный роман. Часть вторая (СИ) полностью

  Сказав последнее ровным и тихим голосом, но как-то очень уж веско и убедительно, Мезенцева на кухню быстро ушла, где её Оля Кощеева с нетерпением дожидалась. После чего оттуда послышался шум включённой воды и грохот посуды.



  А почерневший от горя Кремнёв, в нерешительности постояв в тупике с минуту, направился к себе на этаж с низко опущенной головой, не понимая, не представляя даже, что делать ему и как дальше жить - с таким-то на сердце грузом...





  13





  И опять всю ночь после этого он не сомкнул красных и сильно распухших от усталости и без-сонницы глаз, пытаясь найти приемлемый для себя выход, который бы не рвал на части душу и сердце его, не убивал жизнь. Мезенцева доходчиво и убедительно рассказала: спасибо за откровенность ей, замечательной русской девушке, - что нет у него никаких шансов, нет, на ответные с её стороны чувства. И продолжать и дальше мотаться к ней вечерами элементарно глупо и унизительно: любви и уважения это ему не прибавит, сердце Танино не воспламенит, которое, к тому же, вроде как уже кем-то занято... Тут скорее наоборот получится - ненавистью всё обернётся и озлоблением. Восстанет девушка против него как против врага лютого.



  Поэтому надо и впрямь прекращать эту идиотскую свистопляску со стояниями под дверью любимой и на учёбу полностью переключаться, и побыстрей: тут его Таня тоже была абсолютно права. Ведь три месяца всего ему и осталось счастливой студенческой жизни, которую до конца дней потом он будет с тоской и жалостью вспоминать - и вздыхать-печалиться одновременно, что провёл их так канительно, бездарно и глупо...





  Но как только он доходил до такого крайнего и абсолютно-убийственного для себя варианта, который безжалостно ставил бы на его БОГИНЕ СЕРДЦА прощальный крест, - его с головой окутывали чернота и мрак, и страх тягучий, утробный. Такой, что он будто бы в свежевскопанную могилу мысленно попадал, холодную, мрачную и сырую, из которой немедленно хотелось на Свет Божий выбраться, и более не попадать туда. Он чувствовал, он точно знал, что без Мезенцевой ему не будет жизни на этой грешной земле, ибо жизнь стремительно покатится под откос без неё, и рухнет в итоге в пропасть, в тартарары - прямо к чертям на пылающую сковородку...





  14





  Поэтому-то на другой день вечером, не слушая доводов разума и наплевав на последние советы Мезенцевой, очень искренние и разумные, надо сказать, очень мудрые, он опять оделся в парадное и направился к ней на этаж в 18.00 ровно. Потому что безумно и страстно хотел побыть рядом с БОГИНЕЙ своей, увидеть её опять и поговорить, голосок её бархатный ещё раз послушать! И более он не хотел ничего: всё другое, разумное и высоконравственное, было и больно, и тошно, и противно ему, и абсолютно не приемлемо его рвавшемуся на части сердцу... Да и просмотренный недавно фильм на подвиг упорно его толкал, на отчаянный и безрассудный поступок! В этом и заключается волшебная сила искусства - в пропаганде социально-значимых рецептов поведения масс, ведущих на пьедестал, к итоговой и безоговорочной победе...





  Около часа простоял Кремнёв на излюбленном месте в тупике коридора 3-го этажа, дожидаясь Мезенцеву с подругами, когда они выйдут готовить ужин. Но желанного выхода в этот раз не случилось, увы. Вышла лишь одна Кощеева Оля из 319 блока в районе 19-ти часов, посмотрела внимательно на стоявшего рядом с кухней Максима, после чего она юркнула в соседний 320 блок, в котором пробыла минут пять, не более. После этого она вернулась к себе, по дороге с прищуром разглядывая караулившего их Кремнёва, захлопнула за собой дверь - и всё. На кухню никто из девушек на этот раз не вышел...



  В девять часов вечера смертельно уставший Кремнёв вернулся к себе в комнату, так Мезенцеву и не увидев...





  Но он не сдался, не опустил руки, не свернул с горя лавочку: упорным парнем был, с рождения наделённым здоровьем недюжинным и победным духом, - и на другой день своё вечернее стояние повторил. И опять получил в ответ ту же самую реакцию от девушек. В районе семи часов вышла Оля Кощеева на разведку, побыла у соседей какое-то время, после чего вернулась к себе и рассказала про Кремнёва подруге. Мезенцева всё поняла и в коридор не вышла. И Кремнёву пришлось опять уходить ни с чем поздно вечером больным и смертельно уставшим. Чтобы завтра вернуться опять - и стоять у блока Мезенцевой до посинения и изнеможения...





  15





  В третий по счёту вечер, однако, картина чуть поменялась: в коридор на разведку уже вышла та, которую звали Наташей - жительница 320-го блока. Она вышла для того только, чтобы увидеть у кухни Кремнёва и сообщить о нём Тане, зайдя в её блок. После этого она вернулась к себе, и в коридоре опять стало тихо. Максим подумал уже, что и на этот раз предупреждённая Таня не выйдет готовить ужин в положенное время, и старания его будут напрасны - но сильно ошибся в расчётах. Ибо в половине 9-го распахнулась 319-я дверь и в коридор вышла сама Мезенцева, на этот раз одна, и - о, чудо! - направилась прямиком на кухню с пустыми руками, при этом, не мигая, смотря на Кремнёва, с неким вызовом на него смотря.



Перейти на страницу:

Похожие книги

Последнее отступление
Последнее отступление

Волны революции докатились до глухого сибирского села, взломали уклад «семейщины» — поселенцев-староверов, расшатали власть пастырей духовных. Но трудно врастает в жизнь новое. Уставщики и кулаки в селе, богатые буряты-скотоводы в улусе, меньшевики, эсеры, анархисты в городе плетут нити заговора, собирают враждебные Советам силы. Назревает гроза.Захар Кравцов, один из главных героев романа, сторонится «советчиков», линия жизни у него такая: «царей с трона пусть сковыривают политики, а мужик пусть землю пашет и не оглядывается, кто власть за себя забрал. Мужику все равно».Иначе думает его сын Артемка. Попав в самую гущу событий, он становится бойцом революции, закаленным в схватках с врагами. Революция временно отступает, гибнут многие ее храбрые и стойкие защитники. Но белогвардейцы не чувствуют себя победителями, ни штыком, ни плетью не утвердить им свою власть, когда люди поняли вкус свободы, когда даже такие, как Захар Кравцов, протягивают руки к оружию.

Исай Калистратович Калашников

Проза / Историческая проза / Роман, повесть / Роман