Моя Богиня. Несентиментальный роман. Часть вторая (СИ)

  Максиму бы после этого, по-хорошему если, по-взрослому и по-мужски, надо было сгрести в объятьях стоявшую рядом с ним и томно вздыхающую БОГИНЮ СЕРДЦА - сочную, сладкую и наливную, до одури спелую и желанную как созревший диковинный фрукт! - крепко-крепко стиснуть её до хруста и боли в костях, прижать к себе как добычу или как ту же наложницу! После чего осыпать её с головы и до ног жаркими ласками и поцелуями - страстными, дикими, бурными, пощады не знающими и меры! А потом схватить одурманенную деву за руку и немедленно увести к себе, пока разум её отдыхал, уступив место похоти и инстинктам. И там, в своей холостяцкой комнате, дать полную волю чувствам, копившимся много лет. И ей, и ему самому, двум созревшим молодым людям, это было бы только на пользу, пошло бы только в плюс - потому что разом решило бы все проблемы, все прежние затруднения и неловкости...

  Но он не сделал этого, мальчик зелёный и не целованный, неопытный в любовных дела человек. Вместо объятий и поцелуев, самых полезных и нужных в такие интимные минуты, он начал опять стоять и канючить по-детски, рассказывать Мезенцевой о своей неземной любви. И этой пустопорожней и утомительной болтовнёй он как бы пытался заместить то, что надо, что правильнее было бы делать ему не языком, а руками.

  - Я люблю Вас, Таня, очень я Вас люблю! - затараторил он быстро-быстро, дыша ей перегаром в лицо. - И не могу без Вас жить, поверьте и посочувствуйте!

  - Вы что, пьяны? - чуть поморщилась Мезенцева, отворачиваясь и отодвигаясь от гостя.

  - Да, пьян, - честно признался Максим. - Но пьян потому, что трезвым бы я к Вам ни в жизнь не зашёл, вероятно: так и стоял бы у кухни столбом, пока не умер. Я робею в Вашем присутствии, Танечка, как ребёнок теряюсь и трушу! Не знаю даже - почему...

  И дальше, вместо того, чтобы красавицу-Мезенцеву (которая сама к нему вышла и не ушла пока) молча прижать к груди - для начала - и нежно по головке погладить: приблизить этим и успокоить хотя бы, приучить к себе, - он начал ей сдуру историю их первой встречи рассказывать, случившуюся летом 2-го курса. Принялся плести, дурачок, дрожавшим от волнения голосом, как она пришла тогда с подружкой в читалку на первом этаже ФДСа, и как он был очарован ей и её красотой, её статью и поведением. Рассказал даже, чудак-человек, про косу её огромную и тяжёлую за спиной и про светло-серую футболку с короткими рукавами и с янтарными пуговицами на груди, в какую Таня тогда была одета и которая очень ему понравилась и запомнилась... И чем больше он говорил, предавался воспоминаниям и ретроспекциям - тем скучнее и нетерпеливее делалось лицо БОГИНИ, которую совсем не устраивала эта его болтовня: от неё настроение девушки резко портилось и уши вяли...

  Максим это заметил: что Мезенцева почти не слушает его, стоит и нетерпеливо морщится от его слов и под ноги себе смотрит - ждёт, чтобы быстрее уйти и прекратить истязание, в которое превратился душевный стриптиз гостя. Ему это стало очень обидно, ясное дело, что были не интересны, не любы Тане его искромётные монологи, в которые он вкладывался от души... И он расстроено спросил её напрямик:

  - Вам что, не интересно со мной общаться? Вам ужинать надо идти, доедать свою курицу?

  - Да-а-а, надо, - скривившись в ядовитой ухмылке, холодно ответила Таня, резко подняв голову и с вызовом взглянув на дерзкого ухажёра, начавшего уже хамить.

  - Ну, идите тогда: я Вас не держу.

  - Спасибо за разрешение: я конечно же пойду, - послышалось в ответ насмешливое.

  После чего посуровевшая Мезенцева развернулась решительно и быстро, зашла в свою комнату и захлопнула за собою дверь. А раздосадованный и обозлённый Максим пошёл к себе вниз, по дороге метая громы и молнии...

  20

  Свою фатальную ошибку он понял быстро, как только к себе вернулся, успокоился и протрезвел. Понял, что разговаривать ему, малахольному, с Мезенцевой надо меньше, а то и вообще прекращать, - ибо всё уже сказано и пересказано давным-давно: к чему по-стариковски топтаться на месте и из пустого в порожнее переливать! Глупо и гибельно это - забалтывать и девальвировать чувства, снижать себестоимость их! Надо не трусить, если только он хочет добиться победы, а начинать действовать решительно и волево: в поцелуи и ласки превращать слова, от которых нет никакого прока. Слова им обоим уже вредят, не оборачиваясь делами.

  А ведь сегодня для этого - для настоящих любовных дел - была по сути идеальная возможность и обстановка, как ему это виделось и представлялось весь вечер, очумело метавшемуся на койке, - возможность, которую он по молодости упустил, по какой-то детской неопытности и наивности. Вот же дурила!!!

  Но ничего-ничего! - он завтра всё наверстает с лихвой, потому что не станет больше рядом стоять и скулить. Хватит ему оскоплённого евнуха из себя строить, импотента законченного, хватит!!!...

  21