Она шла к нему впервые после знакомства с Марселем. И дома, перед кривым зеркалом, она пыталась будто замаскировать следы этого знакомства.
Не желая того, непроизвольно, с первой же минуты своего прихода, певица начала сравнивать. Писателя с французом. Но даже не столько сравнивать, сколько внимательно следить, наблюдать за жестами писателя. Будто бы впервые.
— Тебя и в пять утра дома нет, — писатель резал помидоры на кухне; они, конечно, собирались есть.
— А у тебя что, другого времени нет меня навестить? Только в пять утра ты свободен? — певица стояла у косяка, глядя на его руки, как он режет, и параллельно на экране ее мозга, памяти, она видела Марселя, тоже что-то режущего, он хорошо готовил, француз — благодаря «Разину» и его клиентам я узнала ночной Париж. Всё, конечно, то же… Девочки-дистрофики, ищущие богатых мужиков, богатые мужики и женщины средних лет, не ищущие, уже в «Алайя»[123]… Но ты-то сам побывал во всех этих злачных местах, тебя приглашали… Ну и меня приглашают. Я тоже теперь знаю. Что делать, раз вместе мы не можем попасть в эти заведения… Что твой
Писатель взял приготовленный салат, и они пошли в комнату. Курица — они всегда ели у писателя курицу! — еще не была готова.
— Он пытается достать деньги через Министерство культуры. Я был с ним на приеме. Еще он предложил мне самому играть главную роль.
Певица захохотала. Писатель иногда развлекал ее, пародируя французских комиков — Колюша, Ги Бедоса, но дело не в том, что писатель не был актером. Может, и был. Представить его в роли себя самого, только десять лет назад, певица не могла. «Я уже не тот дурак!» — говорил он про себя сегодняшнего. За смехом певицы, конечно, скрывалась злость — потому что всё опять вертелось вокруг Врагини. Кино потому что по первому роману писателя. А роман о потерянной Врагине. И Машка тут же представила, что еще ведь и на Родине его книга когда-нибудь должна будет выйти, и всё опять будет вертеться вокруг Врагини.
— Ты не должен соглашаться, это глупо.
— Я уже менее «excited»[124]. Все эти киношные дела, оказывается, так долго делаются. И потом, уже столько было планов, уже даже умерли люди, Патрик Дове… Жоэль меня познакомил с Фанни Ардан. Потом позвонил и спросил — ты не против Аджани? Все это так звучит… Но на деле ни хуя пока.
— Ничего, в один прекрасный день ты поедешь в Канны на премьеру. Розы, шампанское, крики «ура» и куча пушистых жоп… Меня, конечно, не возьмешь…
В секунду певица представила сценку в Каннах: лимузин останавливается у знаменитого здания, дверцы открываются и из машины выходишь ты. Писатель! В
Но в уме у Машки была уже другая сценка. На месте писателя в ней был Марсель! И тогда — он подавал ей руку из лимузина, он не бежал вперед, она шла, держа его под руку, и вообще! Всё было в честь Машки, из-за Маши, для Маши!
Писатель всегда морщился на приносимое певицей вино. Но всегда пил его! Будучи недоволен тем, что она приносит вино, он никогда не отказывался от распивания вина. И певица думала — зачем же тогда делать недовольную физиономию?!
— Мы будем праздновать Седьмое ноября! Надо же что-то праздновать… «Я целую мою Русскую Революцию!.. Белая, моя белая! Красная, моя красная!»
— Не надо меня цитировать.
— Это уже принадлежит вечности… Неизвестно, правда, сколько наша атомная вечность будет длиться. Наверное, мы единственные, кто будет праздновать Седьмое ноября в позитивном смысле… Почему советские никогда не покупали телевизионное время в разных странах, чтобы транслировать парад с Красной площади? Это же так красиво. Совсем иначе, чем во Франции, например.
— Их и так считают милитаристским государством… На первую годовщину футуристы на Красной площади раскрасили все деревья в красный цвет. Во люди были…