Моя чудная жена!

КРЕСЛО, 5 ш. ДЛЯ ОДНОЙ ПЕРСОНЫ.

Мужской костюм для женщин! Социальное равенство! Практические иллюстрации теории! О Боже! Я задыхался; я добрёл до кресла и упал в него, истощённый и подавленный изумлением. Идея «практических иллюстраций» особенно сбивала меня с толку. Я старался представить себе, что это означало, и не мог придумать. Я не мог представить себе, чтобы какая-нибудь «практическая иллюстрация» подобного предмета была возможна на публике. Будет ли у неё приготовлен на столе полный мужской костюм, и она будет брать одну вещь за другой и указывать на различные их достоинства? Будет ли она красноречиво описывать простоту мужской сорочки; быстроту надевания панталон; удобства жилета и грациозную лёгкость короткого пиджака? Будет ли она описывать, например, правильный способ надевания стоячего воротничка? Нет! Пусть она не пытается делать этого! Пусть она не коснётся этой главной причины мужских мучений! Мой собственный воротничок начал беспокоить меня, когда я подумал о нём, и поднялся до ушей. Полный дикой ярости, которая овладевает человеком, когда бельё беспокоит его, я бросился к зеркалу и несколько минут трудился, поправляя его, при чём лицо моё покрылось апоплексической краснотой, когда я старался расстегнуть петлю спереди и потом поправить пуговицу сзади. Будь он проклят! Наконец-то! Теперь воротничок был на месте; я вздохнул с облегчением, сел опять и впал в грустную задумчивость. Я не пойду обедать в Гровенор с моей чýдной женой (все говорят, что она чýдная женщина, и я не отрицаю этого), нет, не пойду! Но следует ли мне идти слушать её лекцию? Этот вопрос мучил меня теперь. Может быть, это будет благоразумно с моей стороны; может быть, моё присутствие вызовет сожаление о тех днях, которые когда-то были. Ах эти дни! Издалека те дни нам милы ныне! Это звучит как поэзия, и я вспомнил, где я слышал этот стих. Нежная дева лет пятидесяти пела его как-то вечером у миссис Маггс голосом, напоминавшим грошовый свисток, в который нечаянно попала капля воды. Расчувствовавшись, я повторял про себя этот куплет:

«Бродили мы у ручейка,
Журчавшего в долине.
Любили мы… Издалека
Те дни нам милы ныне!»

Ручейки могут журчать, в каких угодно долинах, но Гонория никогда не будет бродить около них, никогда! Она никогда не бродила и не будет бродить. Бродить и скитаться предстоит мне одному! Здесь я заметил, что мысли мои мешались. Встав, я положил письмо жены и билет в пять шиллингов в карман, решив больше не думать об этом. Но на самом деле я продолжал думать. Я думал так долго, что, наконец, не мог уже отделаться от этой мысли. «Предмет» этой ужасной диссертации – «о желательности мужского костюма для женщин» носился передо мной в воздухе. Я находил себя, с жадным любопытством глядевшим в окна портного, соображая, как тот или другой образчик мог бы подойти хорошенькой маленькой Джорджи, которая в июне этого года должна была стать графиней Ричмур. Потом я начал мечтать, как мне самому, жалкому и презренному представителю презренных мужчин, пойдут великолепные шёлковые материи и плюши, выставленные в окнах модных магазинов. Потому что, если женщинам так нравятся мужские костюмы, что они готовы носить их, то почему же, хотя бы в интересах торговли, не касаясь уже вопроса о контрасте, мужчинам не ходить в тренах и узких лифах? Всему суждено вывернуться наизнанку, решил я с грустью; очевидно, нашу планету столкнул с места какой-то демон беспорядка, и мы все вследствие этого стали эксцентричны и лишились рассудка. Во всяком случае, в моём мозгу проносился какой-то вихрь, и Бобби с длинными усами, по-видимому, знал это. Однажды я случайно встретился с ним. Он всё ещё был на реке, хотя была уже зима. Он расписывал и украшал внутренность своего дома-лодки какой-то эмалевой краской или чем-то в этом роде. Он больше обыкновенного казался похожим на героя грошового романа, и, разумеется, ему больше других были известны таланты Гонории как лектора.

– О, я бы непременно пошёл послушать её на вашем месте, – сказал он, медленно поднимая свои веки, что было его любимой уловкой, чтобы выказать длину своих ресниц и женскую нежность больших карих глаз. – Она ужасно умна, знаете ли; просто из ряда вон! Предмет её чтения также несомненно привлечёт публику. Если бы я не был теперь занят на реке, я бы тоже пошёл, непременно бы пошёл. Наверно, это будет очень забавно!