Моя чужая

Что я им скажу? Как посмотрю им в глаза? Мне не стоит быть здесь. Я боялся. Впервые жизни. Развернувшись, направился к лестнице. Выйдя на улицу, долго стоял, бездумно глядя перед собой. Что мне теперь делать? Я провалил самое важное — государственные экзамены. Без этого у меня нет будущего, я не смогу поступить в институт, не смогу делать то, о чем мечтал, а самое главное — я разочаровал своих родителей. Всю жизнь буду заниматься переводами, копаться в пыльных рукописях старых маразматиков, но прежде всего я должен буду отслужить два года в армии. Нет, армия не пугала меня — я знал, что справлюсь, просто не мог представить себя вдали от родных и друзей, вдали от своей любимой подружки.

Весь вечер бродил по парку, потом на метро долго катился в старом вагоне, пока не доехал до конечной. Выйдя, дошёл до набережной Москвы-реки. Брёл, глядя на чёрную воду, в которой отражались огни ближайших зданий. Впервые в жизни мне захотелось напиться так, чтобы забыть все на свете и никогда больше не вспоминать, и, застыв на мосту, я думал о том, как хорошо рухнуть вниз и больше не мучиться.

Именно эта мысль вернула меня к реальности. У меня есть родные — мама, отец. Они никогда не простят мне такую слабость. А друзья будут корить и считать круглым идиотом. А я не хотел быть слабаком. Всё, достаточно на сегодня.

Глянул на циферблат на здании Киевского вокзала — метро вот-вот закроется. Пора возвращаться.

***

Я тихонько, стараясь производить как можно меньше шума, постарался войти в квартиру, но на что-то с грохотом наткнулся в прихожей. Тотчас же услышал щелчок выключателя, и помещение залил яркий свет.

Мама, осунувшаяся, с посеревшем лицом, стояла в проеме двери.

— Никита… — прошептала она, глотая слезы. — Ты… ты где так долго был?

Мне надо было ей как-то объяснить, а я стоял, не в силах вымолвить ни слова. Она бросилась ко мне, сжала в объятиях и уже не выдержала — заплакала навзрыд. Стоял, гладя ее по спине, а взгляд упёрся в комнату, где за накрытым столом, положив голову на руки, спала Оля.

— Мам, я…

— Не надо, не говори ничего, я знаю… — Господи, какой позор! Мама знает, что у меня нашли кучу шпаргалок. Но она продолжала: — Это просто недоразумение, чья-то зависть. Ты у меня честный, я в тебе не сомневаюсь и никогда не буду сомневаться.

Я кивнул в сторону комнаты:

— А она?

— Оля? — мама оторвалась от меня, обернулась. На ее губах возникла мягкая улыбка. — Она знает тебя, наверное, даже лучше, чем ты сам.

Мне стало легче дышать.

— Что теперь делать-то, мам? — вопросительно заглянув ей в глаза.

— Пересдашь. Все будет хорошо. Отслужишь в армии, сынок. Может, так даже будет лучше.

— Лучше? — я хмыкнул.

Ну да, лучше. Она надеялась, что за это время я приведу свои чувства в порядок, перестану бредить девчонкой своего друга.

— Тёмыч был?

Мама кивнула:

— Конечно. Переживал, ждал тебя, ушёл поздно. А Олюшка отказалась уходить. Дождалась, — мама растерянно огляделась. — Да что же я? Ты, наверное, голодный?

Я вдруг и впрямь почувствовала жуткий голод — начал оживать. А, к черту всё! Мама права — всё равно будет по моему. Пусть и позже, но поступлю в этот грёбанный МГИМО.

Я сел за стол напротив спящей девчонки, придвинул к себе тарелку и положил куски подсохших колбасы, сыра. Мама принесла миску с салатом «Оливье». В животе заурчало, и я набросился на еду, словно меня не кормили неделю. Сразу и не заметил, что за мной наблюдают, и когда в очередной раз поднял глаза, обнаружил, что Оля уже не спит, а на ее заспанном лице расцветает широкая улыбка.

— Никита! — девчонка протянула мне руку. — Это не сон?

— Нет, Чужая радость, — прошептал, пожимая ее тоненькие пальчики. Сердце нещадно ныло. Она здесь, рядом, но не моя.

— Я все знаю, — она посерьезнела. — И знаю, что ты никогда бы такого не учудил. Тебя просто подставили.

— Ты будешь ждать меня из армии? — в шутку спросил, а сам замер. Черт, как бы мне хотелось, чтобы это было взаправду.

Оля просто кивнула:

— Конечно.

***

Я видел, что Тёмыч вне себя от злости. Ревновал. А мне было по барабану. Я долго не увижу свою любимую девчонку и впервые не намеревался сопротивляться своим чувствам, тем более видел, как Артём вышел из комнаты вдвоём с Риткой — лучшей Олиной подругой. Хорошо, что Лёлька не видела этого — всхлипывала у меня на плече. А мне было приятно. Эгоистично хотелось, чтобы она продолжала оплакивать нашу разлуку.

— Я, наверное, глупая, — она подняла заплаканное лицо — глаза красные, опухшие, тушь чёрными кляксами.

— Наверное, — наклонился к ней, легко проведя губами по ее виску. Пушок волос приятно щекотнул. — Все веселятся, а ты ревешь белугой. Пойдём, я тебя умою.

Она кивнула, начала выбираться из-за стола, все так же вцепившись в мою руку.

Видит бог, я не собирался ничего делать — хотел только помочь девчонке, утереть ее слезы, но едва мы остались в ограниченном пространстве ванной комнаты, барьеры рухнули.

Мы задыхались от страсти, мгновенно обуявшей нас. В глазах Лёльки я читал непонимание, тоску, ещё что-то, что боялся знать. Она не моя.

Ладони девушки легко скользнули вверх, обхватывая меня за шею.