Моя чужая

— Ты уже устала, Лена, — со смешком произнес кто-то, а затем надел на еще кричащую девушку зажим, — эта часть нам больше не нужна, ты уже отсосала.

— …Смотри, шлюшка… он тебя трахает. Вот этот член скоро будет внутри тебя. Несправедливо, да? Делов натворил твой дядя, а трахают группой тут тебя. Но и ты ведь сделала свое маленькое дельце, тем самым подставив меня… Думаешь, я не знаю?!

Мир пошатнулся в этот день…

Тот, что снимал все это, держал в одной руке камеру, другой бесстыдно трогал грудь Лены, живот, трогал ее внизу живота, и я видел все это. Лена закрыла глаза, из которых непрестанно текли слезы. Пыталась убрать свое лицо от того, что ей упиралось в губы…

— Это ведь только начало, детка. Мы ведь еще не попробовали тебя изнутри, — протянул кто-то и дернул девушку на себя.

Лена жалобно вскрикнула, но этот крик заглушился, едва она уткнулась лицом в простыню. Ее коленки согнулись.

Перед глазами все поплыло…

— Начинаем снимать здесь, — камеру тут же навели в непосредственной близости от нее… — сейчас мы проверим, насколько узкая эта шлюшка. Хорошо ее Захар разработал своей дубинкой?

Послышался смех и плевок, а затем…

— Узкая, я уже попробовал… — камеру приблизили к обнаженной беззащитной девушке.

Голова кружилась, уже не фокусируя взгляд ни на чем.

Лена что-то кричала, задыхаясь в собственных слюнях, визжала, я слышал ее охрипшее рыдание, но рукам, связанным за спиной моим ремнем, ее сопротивление приносило лишь нестерпимую боль.

— Боже, какая она узенькая, сладкая, — шептал первый, совершая чудовищные действия и не замечая ее дерганий и плача, — теплая… Слушай, как хорошо наверное ее трахал Захар? Мы сейчас тоже попробуем…

Лена дернулась, душещипательно закричав.

Я мог только слышать…

— Кричи-кричи, — слышу смех, — меня это только возбуждает…

— Смотри, Штайн. Твоя племянница еще та шлюха… и сейчас я отымею ее. Она ведь уже давно не невинна, да? Захарушка постарался…

Кто-то пристраивается к связанной девушке, вскоре я слышу ужасный крик, который разносится по всему дому, словно это было здесь и сейчас…

— Это называется оттрахал, Штайн.

Я вижу крупный план. Меня трясет.

Затем они перевернули ее. Лена лежала с закрытыми глазами, тяжело дыша и бившись в конвульсиях.

— Выключай камеру, Макс. Она твоя.

Ноутбук летит в стену, разбиваясь вдребезги, в мельчайшие детали от той силы, которая у меня появилась в ту нещадную секунду. Я даже не знаю, откуда у меня были они — силы. Я успеваю лишь выдернуть флешку, но я не удерживаюсь, нет, и она летит следом. Не остановил себя, не смог. Я не знаю, что с ней теперь...

Штайна нехило трясло, я и сам был на грани.

— Во что ты ее в тянул? — услышал я свой нечеловеческий голос,- во что втяну-ул?! — рычу, не помня себя от пелены.

— Она помогла мне нарыть один важный компромат… — хрип, — мы почти засадили Беляева.

Я не помнил в этот день больше ничего. Ноутбук разбился нахер об входную дверь, которая почему-то стала открываться, являя мне Славу. Его я увидел последним. Это вообще было последним, что видели мои глаза этим днем. Мое лицо побагровело, руки посинели, в глазах стояла жуткая мрачная пелена, а грудь раздирало от жара, от огненного пламени. Не помня о снятой рубашке, я пытался ухватиться за кожу, чтобы снять ее, чтобы мне не было так жарко и больно, а мне было ужасно жарко: тело словно горело в огне, пылало в аду, и я не понимал, что со мной происходит. Перед глазами стояла все та же картина, не позволяя мне ничего забыть.

Причиняя себе боль, я рычал, хватая все на своем пути. Чертова рубашка не снималась, я попал в какое-то пекло, где было невозможно дышать! Я хватал ртом воздух, потому что задыхался. В сердце творилось неладное, но произнести я ничего не мог — мне было больно, и я хотел снять рубашку…

Я чувствовал сильные руки, которые пытались меня удержать, но я не видел того, кто находился передо мной. Я не знал, кто пришел со Славой, я боролся с этим уродом, ведь для меня все сейчас были врагами. Я чувствовал, что все они предатели. Звуки слились воедино, мне было больно, херово, плохо, тошнило и рвало, я кидал все, что попадалось мне под руки. Но хуже всего было ей…

— Захар!

Я не знаю, как я смог поднять кресло, но оно тоже полетело в тех людей, что пытались меня удержать. Я хотел их убить. Всех. Тени трех людей стояли в моих глазах, а пелена закрывала все.

— Я вас всех убью! — зарычал я, не помня себя от ярости и боли.

— Захаааар!

Столешница? Что это? Где я вообще? Этой мой дом?

— Не-ет, — засмеялся я. Это больше не мой дом. Здесь больше нет ее… нет ничего… Нет ЛЕНЫ.

Мои руки что-то хватают, я по-прежнему пытаюсь избавиться от галстука с рубашкой, что душили меня, убивали. Я склонился, чтобы взять что-то тяжелое, неподъемное. Ухватился за края, слыша крики и то, что меня зовут. Наверное, это сон, и я сейчас проснусь. Наверное, Лена будит меня! Хватаю это неподъемное, но встать я больше так и не смог.