Моя чужая

— Не такой уж и беззащитной, раз возомнила себя невесть кем! Раз пошла против меня! Меня могли грохнуть за то, что такая информация просочилась в город! Я первые годы жил, как на прицеле. Ты и сама помнишь, как я оберегал тебя. Мы познакомились, когда я был в Польше, и знаешь, что я там забыл?

— Что? — спрашиваю я.

— Свое потерянное имя! Имя, которое девка Захара смогла опозорить…

Я качаю головой и откидываюсь на спинку дивана. Демьян спокоен и это развязывает мне руки:

— Неужели ты так сильно любишь меня, что… я все еще жива? — шепчу я, — не верится.

— Я люблю тебя, — вторит Демьян, не сдвигаясь с места, — я все три года жил. И без тебя уже не смогу.

— А они все — Виктор Штайн и Захар не жили, они испытывали ужасные муки, — произношу я то, что на сердце.

— Это не моя забота, — отмахнулся Ян, словно от мухи.

— Ты даже сейчас не признаешь свою вину, ведь так? — беспомощно шепчу я.

Ян молчит, только смотрит пронзительно. Не отпустит. Нет, он меня не отпустит.

— Виктор Штайн, которого я, кстати говоря, узнала совсем недавно, стрелял в меня.

Ян дернулся, однако тут же стих и вернул себе невозмутимый вид.

— Назвал меня беляевской девчонкой и готов был застрелить. Он целился в меня и говорил нелицеприятные вещи, он был безумен и за все эти годы сошел с ума.

Ян молчит.

— Его жизнь потеряла смысл, как только он задумался о мести. Три года назад.

— Я знаю, он мертв, — бросает Ян.

— Но ты не знаешь, какой ценой, — грустно улыбнулась я равнодушию Яна, — Захар спас меня. И что же, ты до сих пор хочешь убедить меня в том, что он заодно со Штайном и живет только местью? Хочешь убедить меня в том, что он меня использует?

Ян не шелохнулся, продолжая сверлить меня взглядом.

— Ты изменилась…

— Может быть, я уже не та, которую ты любил? — спрашиваю я, пользуясь моментом, — я хочу начать жизнь с нуля, но не с убийцей. Я хочу найти в этой жизни не только место в чьем-то сердце и сидеть там навеки, понимаешь? Я хочу найти свое призвание. Учиться, работать, любить…

— Разве меня ты не любила? — перебивает он и вздрагивает в ожидании ответа.

— Больше не люблю, — выдох.

— Изменилась… — шепчет он, не сдвигаясь с места.

— Ты можешь меня привязать, спрятать, бить и насиловать, как делал это с Леной, — Демьян дергается, — но все кончено… Держи меня, — я вытягиваю руки вперед, как будто Демьян сейчас встанет и наденет на меня наручники, исполнит все то грязное, — дом вполне достоин звания заброшенного. Бери меня, Демьян — ты ведь этого хочешь, не так ли?

— Замолчи… — шепчет он, скрючиваясь.

— Ты ведь хочешь стереть прикосновения ненавистного тебе чужака, который сейчас ищет меня? Отомсти Захару, продолжай делать разменные монеты из его любимых людей…

Его глаза заблестели, только я не понимала от чего.

— Ты причинил столько боли ей, как ты живешь с этим? — шепчу я.

— Яра… — цедит он, сжимая кулаки.

— Я рядом с тобой, ты любишь меня, однако я не уверена в своей безопасности. Я чувствую себя пленницей, и ты делаешь мне больно. Максима больше нет в этой жизни, нет рядом с тобой, но я уверена, что он бы обязательно предложил идею, как получше воздать мне за заслуги, — глаза Демьяна темнеют, но я не замечаю, как его перекосило от боли и злости, — мне жаль Максима. Я относилась к нему хорошо все эти годы, ты помнишь это? Но он оказался недостойным этого, он пал ниже некуда.

— И я? — выдыхает Демьян, — неужели все, что было между нами, ты забыла?

Я ухожу от ответа:

— По крайней мере, я бы хотела это забыть, — произношу я и не узнаю свой собственный голос, — можешь убить меня за эти слова…

Он распахивает глаза, и я не замечаю угрозу в них, не замечаю боли, ярости и ненависти. Не замечаю любви.

— Неужели ты только и ждешь от меня плохого? — с недоверием кидает он, сжимая рукоятки кресла.

— Я больше не смогу не ждать от тебя этого, прости, — выдыхаю я и зажмуриваюсь от собственной боли.

— Тебе ведь больно даже говорить это… — не верит Демьян.

— Больно, — не отрицаю я, — но кроме боли я не испытываю к тебе ничего. Только боль, и больше ничего нет внутри, ты понимаешь это?..

Я смотрю в его глаза и пока не замечаю чего-то особенного. Сижу в прострации, пока он уходит вглубь дома, и не задаюсь вопросом, что он там делал. Он возвращается и так же странно садится на кресло.

— Если бы мне позволили переиграть сценарий, я бы поступил иначе…

— Это ничего не изменит, — качаю я головой, а у самой першит в горле, — я всю жизнь буду с тобой словно на пороховой бочке. Ты умер для меня, Демьян. Прости!

Он моргает, но неотрывно смотрит на меня.

— Неужели ты не заплачешь, если меня не станет? — шепчет он, — неужели никто не вспомнит обо мне?

— Заплачу. И вспомню. И буду помнить, — тихо говорю я, а в глазах словно иголки от подходящей пелены, — но только я желаю тебе долгих лет жизни, Демьян. Ты должен понести наказание за содеянное… ничто не сходит с рук, Демьян! Ты стольких людей обрек на смерть, на насилие, на пожизненные муки совести, — я качаю головой, не замечая его безумных глаз.

— Я хочу, чтобы ты знала, — шепчет он, прижимая руки к лицу, — я люблю тебя, Ярослава.