Моя чужая дочь

Роберт принялся перебирать письма. В основном они были посланы на прежний лондонский адрес Эрин, в квартиру, где она жила до знакомства с ним, но на полудюжине конвертов значился адрес «Маргаритки». Краткие записки на почтовых карточках или послания в несколько страниц. Все их, однако, красной или зеленой шариковой ручкой писал некто с инициалами «Б. К.». Почерк жуткий, едва поддающийся расшифровке, а на первом письме, которое Роберт вынул из конверта, каракули вились поперек печатного бланка.

Роберт глянул на обратный адрес: «Королевские цветы», Маркет-стрит, Брайтон. Чувство вины, так и застрявшее комом в горле, не помешало ему полюбопытствовать, что имел сказать Эрин этот самый Б. К.

Дорогая моя Эрин,

Я скучаю по тебе безумно. Все спрашивают, куда ты подевалась. Очень, очень рад, что ты теперь работаешь в столице. Только берегись разных грязных типов, которых там не счесть. Сама понимаешь — меня ведь рядом нет, чтобы тебя защитить. Через месяц-другой, наверное, выберусь к тебе. Заранее позвоню. Ложись пораньше, детка.

Как ты исчезла — все цветы вянут.

С вечной любовью. Целую.

Б. К.

С вечной любовью? Роберту стало тошно от слов, адресованных его жене. Вечная любовь к Эрин — только его, Роберта, право, верно? Он просмотрел еще несколько посланий: опять Б. К. скоро приедет, и как всем в Брайтоне не хватает Эрин, и что там поделывает малышка Руби, да какой она подарок для своей мамы. Под одним из писем стояло: «Дядя Бакстер».

Дядя? Значит, ни о каком романе речь идти не может. Странно, однако, что она ни разу даже не упомянула о родном дяде. Узнав в самом начале знакомства, что родители Эрин умерли, близкой родни у них не осталось и она была их единственным ребенком, Роберт больше не задавал вопросов о ее семье. Эрин и Руби — вот и вся семья. То есть «дядя» — наверняка фамильярное обращение, и кровное родство тут ни при чем.

Среди прочих нашлись два письма, которые Эрин написала в ответ «дяде Бакстеру», да так и не отослала. Она рассказывала о своей жизни в Лондоне, о том, как ей стыдно, что она сбежала из Брайтона после пожара — это был самый тяжелый шаг в ее жизни, — об учебе Руби в новой школе. Тысячу раз благодарила за все, что для нее сделал Б. К. Писала, что была счастлива встретиться с ним на выходные, и делилась радостью: ей удалось найти новую работу, теперь она составляет свадебные букеты. В том цветочном магазине Роберт с ней и познакомился…

Перед глазами возник образ Эрин в тот миг, когда Роберт увидел ее впервые в жизни, — и тут же исчез, стертый стыдом, обидой, гневом. Не самое лучшее время лелеять счастливые воспоминания, если ты роешься в личных вещах жены, подозревая, что у нее интрижка на стороне.

Отложив письмо, Роберт уставился в потолок. Глаза отчаянно щипало. Он понятия не имел, что Эрин когда-то жила в Брайтоне, о своей любви там она ни полусловом не упоминала, как, впрочем, и о пожаре. Предполагалось, что после разрыва с первым мужем у нее больше никого не было. Только вот кем предполагалось, спрашивается? Поскольку Эрин помалкивала, Роберт уцепился за версию, для него самую удобную и безобидную, не представляющую ни малейшей угрозы.

Так, может, отсутствие интереса с его стороны к ее личной жизни Эрин истолковала как равнодушие, а оно, в свою очередь, толкнуло к роману на стороне? И все это — прямой результат его трусливого отказа признавать ее предыдущих возлюбленных? Ведь именно первая любовь Дженны в конечном итоге вбила роковой клин между ними. А о прошлом Эрин он и впрямь знал на удивление мало. Защитный механизм в действии, и его надо ломать, решил Роберт.

Он вернулся к бумагам Эрин, бегло проглядел еще несколько писем, попытался прочесть одно — глаз зацепился за обращение «Дорогая Эрин», — но почерк был слишком корявым, чтобы разобрать за те секунды, что были в его распоряжении. И вдруг истина осветила его сознание — медленно, как восходящее из-за горизонта солнце озаряет все вокруг. Да Эрин просто-напросто не списала «дядю Бакстера» в прошлое. Он не бывший любовник. Он любовник нынешний. Совершенно очевидно, что они и сейчас встречаются.

Лишь хладнокровие юриста не позволило ярости овладеть им, обуздало неистовство, которое толкало на что-нибудь абсолютно безумное: порвать в клочья чертовы письма и немедленно, сию же минуту, прямо в магазине разобраться с Эрин.