Самые первые часы — оказывается, важнейшие для расследования — толку от меня не было никакого. Похититель, говорили мне, с каждой секундой увеличивает расстояние между мной и моей малышкой. Я слушала, пыталась постичь эти слова обезумевшим мозгом, но не видела в них смысла. Когда мне сообщили, что мой муж Энди сейчас у своих родителей, Шейлы и Дона, я удивилась — почему не здесь, в больнице, рядом со мной? Помню, мне хотелось прижаться к Энди; помню, меня рвало от каждого глотка воды. Мало что помню, если честно. Тот день словно размытая клякса.
Следующим вечером (тридцать часов без Наташи) меня отправили домой в сопровождении двух офицеров полиции, констебля Миранды Хоббс и детектива Джорджа Ламли.
Миранда была очень добра, зато этот Ламли пялился во все глаза — видно, думал, что матери хуже меня в целом свете не найдешь. Пока констебль Хоббс заваривала чай, Ламли возился с моим телефоном, что-то там к чему-то подключал, а я сидела как манекен и смотрела на его широкие детективные плечи. И на пустую люльку.
Констебль Хоббс пробыла со мной до конца своей смены, потому что Энди куда-то пропал, а бросать меня одну Миранда не хотела. Она постоянно набирала домашний номер Шейлы, но слышала в ответ одно и то же: Энди исчез.
— Не надо, родная, — сказал Энди.
Я все равно поднесла расческу к самому лицу и втянула носом слабый, едва ощутимый запах Наташи. А потом вытащила несколько темных волосков. Я до сих пор храню их в конверте. Это все, что осталось от моего ребенка.
Шейла и Дон появились за час-другой до журналистов, которые вскоре разбили лагерь перед нашим домом. Шейла принесла запеканку в жестяной форме. Дон чуть не раздавил меня в объятиях, а Шейла прожигала взглядом и качала головой, а сама все гладила Энди, своего дорогого мальчика. Я еще подумала: счастливая ты, твой ребенок с тобой. Шейла никогда меня не любила, просто терпела ради сына. Нет, он ничего особенного из себя не представлял, подумаешь, звезда какая — автомеханик. Шейла же в нем души не чаяла, и в ее глазах никто его не был достоин, тем более я. Ну а теперь что ж… я доказала ее правоту: потеряла ее единственную внучку.
Шейла взяла руководство на себя. Девушку из полиции, которая приглядывала за мной, свекровь отправила в магазин на углу с приказом купить коробку чая на сто пакетиков, два фунта сахару и три литра молока. «В ближайшие дни чаю тут выпьют порядочно, так что запас не помешает», — сказала она.
В считанные минуты Шейла уничтожила все следы присутствия Наташи в гостиной нашего крохотного домика. Мягкие пушистые зверушки, пластмассовые игрушки всех цветов радуги она без разбору запихивала в пакет для мусора. Почти все совсем новенькие: в два месяца ребенку только погремушки и нужны. Шейла разобрала «прыгунки» — Энди их купил в «Детском центре», хотя Наташа и сидеть еще не умела. Я привесила несколько ярких вертушек там, где пеленала свою девочку, — чтобы она не скучала, — но Шейла и эти игрушки содрала с потолка.
Так-то вот. Через каких-нибудь полчаса комната снова стала царством взрослых. И ни намека на младенцев. Ящик для игрушек отправился на чердак вместе с искусственной елкой. Охапки блестящей мишуры, которую мне удалось развесить, когда Наташа замаялась вопить и уснула, Шейла вынесла на улицу. «Рождеству конец», — объявила она, отряхивая руки.
Едва мы с Энди забылись сном, как нас разбудил телефонный звонок. Два часа ночи. Тридцать восемь часов без Наташи. В полицию поступило сообщение о том, что на крупной магистрали замечен водитель автофургона с плачущим младенцем на руках. Пожилая чета, возвращаясь с новогодних каникул в Шотландии, заехала на заправку и увидела, как мужчина с грудным ребенком — тот громко плакал — вошел в мужской туалет. Супругам это показалось странным, но в полицию они позвонили, только когда добрались до центральных графств и услышали по радио о похищении ребенка. Вот и все. Шофера так и не нашли.