Моя чужая новая жизнь

Я убираю руки, но сдаваться так легко не собираюсь.

— Интересно, а если бы один из нас был девушкой, что-нибудь могло получиться, как думаешь? Чисто теоретически.

«Карл» смотрит немного удивлённо, но быстро берёт себя в руки и насмешливо отвечает:

— Ну если чисто теоретически, то я чур парень. Ты создание нежное, трепетное за девчонку сойдёшь, — окидывает меня смешливым взглядом и продолжает: — Хм-м… Мордашка у тебя смазливая, целуешься ты неплохо… На пару свиданий я бы тебя пригласил… Доволен?Дурацкая счастливая улыбка ещё долго в тот вечер не сходит с губ.

Всё рухнуло, когда я обнаружил её возле трупа какого-то полицая. Заметив, что «Карл» смылся из кинотеатра, я решил проследить. Больше из любопытства и привычного желания уберечь от очередной глупости. Я ожидал увидеть всё, что угодно, кроме этого. Неужели девочка, которая с отвращением держала в руках винтовку, смогла хладнокровно застрелить человека? Можно было не спрашивать почему она это сделала — из переулка испуганно выбежало несколько русских женщин. Этот полицай, застреливший ребёнка, был конечно последней мразью, но безусловно не стоил, чтобы из-за него идти под трибунал. Девушка при всём этом не выглядела напуганной. На какое-то мгновение мне стало страшно, когда я посмотрел ей в глаза. Неприкрытая ненависть заставила замереть. Такой взгляд мог бы быть у человека, который испытывает удовлетворение от свершившейся мести. Я ждал хоть каких-то объяснений, но она молчала, не делая даже попытки уговорить меня промолчать. Выругавшись про себя перенятыми у неё словечками, я принял единственное верное решение — избавиться от трупа. Она недоверчиво смотрела на меня, а я решил сегодня же вытрясти из неё правду.

Я был близко к её капитуляции, если бы не чёртов Шнайдер, который как всегда не вовремя появился с привычными насмешками. Потом маленькая хитрюга мастерски меня избегала, всё время крутилась среди парней. Ничего, я всё-таки решусь надавить на неё.

— И долго ты думаешь избегать меня? — наконец-то умудряюсь перехватить девчонку у колодца. Она невозмутимо опускает верёвку с ведром и хмыкает:

— Издеваешься? Разве в этом муравейнике такое возможно?

— Карл, я прошу тебя, объясни, что происходит. Я в любом случае на твоей стороне, просто я должен понимать, кто ты и зачем делаешь такое.

Она устало вздыхает:

— Поверь, ты не хочешь знать мою историю, — в голубых глазах явно читается сожаление и молчаливая просьба остановиться.

— Карл, однажды это может зайти слишком далеко.

— Расслабься, синеглазка, в одном я могу тебе точно признаться. Я не партизан и не шпион, — «Карл» грустно улыбается, а у меня перехватывает дыхание от ощущения, что мы сейчас находимся по разные стороны… но чего? — Не буду скрывать, что война это совсем не моё. Скажем так, я оказался в неудачное время в неудачном месте.

— Но ты же убил вроде как союзника.

Мне почему-то важно выяснить, что мы по-прежнему на одной стороне. Я тоже был против войны, но я не стреляю без разбора в тех, кто мне не нравится.

— Я убил мразь, которая не заслуживала как ни в чём ни бывало ходить по земле после того, как погубил столько невинных. Мы все здесь лишь солдаты, выполняющие приказ, а тот мудак имел выбор! Он мог защищать свою Родину, мог затаиться и не вмешиваться, но он выбрал предательство.

Она выжидающе смотрит, и я перебарываю искушение дожать и выяснить её тайны. Пусть понемногу, но я завоёвываю её доверие и не хотелось бы всё испортить. Зная «Карла», если начну настаивать и давить, снова замкнётся в себе и будет огрызаться. Я давно уже перестал сомневаться и ждать подвоха. А убийство… Я по-прежнему считаю, что война меняет людей и в большинстве случаев в худшую сторону. Если я не хотел убивать и со временем сдался, не в силах идти на открытый бунт, то с ней всё сложнее. Вынужденная также не вмешиваться, день за днём наблюдая за бессмысленной жестокостью, она сорвалась. Решила, что может хотя бы немного остановить геноцид, который происходит на наших глазах. Война так быстро не кончится. Во всяком случае на это Рождество попасть домой нам точно не светит, а значит мы оба не сможем остаться прежними. Я молча киваю, уступая и остро чувствую, как тоска по неуловимо исчезающей невинности колет изнутри.

* * *