Моя чужая жена

Высокие, смыкающиеся над головой кроны деревьев, темные лапы елей. Сладкий, удушливый запах цветущих лип. Рыжие тигровые лилии и малиновые флоксы вдоль выложенной плитками дорожки. И где-то впереди проглядывает сквозь ветки знакомая мужская фигура. «Митя! — зовет Аля. — Митя, постой. Я здесь!» Он оборачивается, улыбается отрешенно, смотрит куда-то вдаль и уходит, скрывается в зелени сада. И она бросается за ним, хочет догнать, удержать, но ноги путаются в любовно выращенных Тоней и Глашей цветах, ветки хлещут по лицу, вырастают на пути колючие заросли шиповника. А Митя удаляется, исчезает в жарком мареве летнего дня. Ноги его словно скользят, не касаясь земли, ступают по густому душному воздуху. И вот уже лиловое марево смыкается за его спиной.

Аля заметалась во сне, вскрикнула и проснулась. Она лежала на плюшевом бордовом диване в гостиной. Спала одетая, зажав в руке маленькие настольные часы. В распахнутое окно вползала душная московская ночь.

Все тело затекло от неудобной позы, ныла шея, мелко покалывало закинутую за голову руку. Аля поднялась, потянулась, посмотрела на часы. Второй час, а Никиты все нет…

В прихожей заскрежетал ключ в замке, грохнула дубовая дверь, и Аля пошла навстречу вернувшемуся наконец мужу.

Никита застыл посреди прихожей, чуть наклонившись вперед, в неестественной, напряженной позе. Он бросил остекленелый, отсутствующий взгляд на Алю и, не здороваясь, принялся неловко стягивать ботинки. За его спиной, перешептываясь и хихикая, стояли две незнакомые девицы. Одна — высокая брюнетка в вызывающем мини и с крупными кольцами в ушах, другая — ядовито-рыжая, с жирными черными стрелками на веках.

– Добрый вечер, — сухо поздоровалась Аля.

Девицы что-то прощебетали в ответ. Одна, пройдя в гостиную, с размаху плюхнулась в мягкое кресло, вторая, задержавшись в прихожей перед зеркалом, принялась взбивать волосы и гримасничать.

Никита прошел сразу к бару, распахнул его и стал извлекать на свет разномастные бутылки. Аля обратилась к нему вполголоса:

– Ты что так поздно? Мог бы позвонить…

– А ты, что ли, волнуешься, верная жена? Места себе не находишь? — осклабился он в издевательской улыбке.

Аля заметила испарину на его желтоватом лбу, суженные в точки зрачки. Значит, опять…

– Никита… — Она решительно взяла его влажную ладонь.

Он с силой выдернул руку, пошатнувшись от резкого движения, оперся плечом о шкаф и, не обращая внимания на Алю, бросил гостям:

– Пойдемте, цыпочки, нас тут не понимают. Вот только затаримся…

Никита выбрал из множества бутылок одну, с коньяком, отвинтил крышку, запрокинул голову и поднес горлышко к губам лихим ковбойским жестом. Рыжая, покачивая бедрами, направилась к нему, играя бровями, протянула руку за своей порцией. Никита же вдруг пошатнулся, судорожно хватая рукой воздух, икнул и, оттолкнув подругу, стремглав бросился в ванную, спотыкаясь и натыкаясь на стены.

Брюнетка проводила его растерянным взглядом, протянула:

– Никас, ты куда?

Рыжая же, быстро сориентировавшись, ловко сунула бутылку в сумочку.

В ванной хлопнула дверь, послышался шум воды, глухо застонал Никита.

Аля с силой выдохнула, захлопнула дверцу бара и обернулась к девушкам:

– Значит, так, цыпочки! На дворе ночь, спать пора. Так что всего доброго!

И девицы, подчиняясь ее жесткому взгляду, неохотно процокали к выходу. Рыжая фыркнула, а брюнетка бросила на ходу:

– Вот стерва!

Аля захлопнула за ними дверь и постучалась в ванную:

– Никита, это я. Открой сейчас же!

Никита промычал что-то сквозь шум воды, что-то грохнуло, покатилось по полу, и дверь открылась.

Вода, с шумом вырываясь из никелированного блестящего крана, бурлит в засорившейся раковине, переливается через края на пол, где, скорчившись, прижимая всклокоченную голову к коленям, лежит Никита. Зажав в зубах конец желтого медицинского жгута, он пытается перетянуть себе руку чуть выше локтя.

Аля опускается на корточки рядом с ним, гладит холодный влажный лоб и шепчет: