Моя чужая жена

Первым делом Аля сменила квартиру. Жить в маленькой студии с вылинявшими обоями и шпилем Нотр-Дам за окном было слишком тяжело. Здесь все было наполнено расплывчатыми воспоминаниями: и продавленный кожаный диван, и старое кресло-качалка, в котором Никита часто сидел с утренней газетой, и синяя чайная чашка с отбитой ручкой на полке для посуды… И Аля, посоветовавшись с новыми коллегами, сняла маленькую двухкомнатную квартирку с видом на парк. Квартира была менее богемного вида, чем их с Никитой первое жилье, зато чистая, аккуратная. К тому же в ней имелась пристроенная мансарда, в которой можно сделать детскую. Стены в комнате Аля выкрасила в голубой цвет, повесила воздушные белые занавески, парусами надувавшиеся на ветру, обставила помещение светлой деревянной мебелью. Теперь все было готово к появлению малыша.

На работе Алю приняли приветливо — предоставили ей небольшой, но уютный отдельный кабинет, в первый же день перезнакомили со всеми сотрудниками, заверили, что Аля сможет в любое время вернуться в редакцию после рождения ребенка.

Работа над сборником рассказов тоже шла своим чередом. Але, конечно, приходилось скрывать эту свою параллельную жизнь от коллег, публикация книги в зарубежном издательстве могла грозить ей серьезными неприятностями. И уж конечно, Виталий Анатольевич не одобрил бы этого непатриотичного поступка.

В мае у Али родилась девочка. Когда мужеподобная медсестра впервые положила малышку ей на руки, Аля сначала с недоумением вглядывалась в багровое сморщенное личико, утонувшее в белоснежных пеленках. Она смотрела на младенца и не верила, что это ее ребенок, тот самый, которого она гладила через живот, который толкал ее ножками в последние месяцы. Нет, это было странное, незнакомое существо, и Аля понятия не имела, как наладить с девочкой контакт. Но вот малышка завозилась в пеленках, смешно вытягивая губы трубочкой, и разомкнула припухшие веки. И Аля вздрогнула от неожиданности так сильно, что медсестра, испугавшись за ребенка, придержала его мощной рукой. Прямо на Алю смотрели знакомые черные глаза — загадочные, цыганские. Аля почувствовала, как дрогнуло сердце, заныло, словно старая случайно задетая рана. Бережно прижала она крахмальный сверток к груди, осознавая, что дороже, чем это пока чужое, неведомое ей существо, у нее никого уже в жизни не будет…

Александра Юрьевна Редникова сидела за рабочим столом своего отдельного кабинета и торопливо выстукивала на машинке статью о недавно прошедшей в Париже выставке современных художников. Материал нужно было сдавать в понедельник. К тому же необходимо освободить время для работы над новым рассказом — редактор литературного журнала вряд ли согласится на отсрочку. Всю предыдущую неделю Аля почти совсем не занималась своими профессиональными обязанностями. Ее время полностью поглотила забота о крохотном, беззащитном и самом дорогом для нее существе. Девочка слегка простудилась, гуляя с няней, и Аля выхаживала ее, вспоминая старые народные рецепты — молоко с медом, гоголь-моголь… И вот теперь, когда ребенок снова здоров, она находилась в цейтноте. Аля одновременно пыталась придумать новый сюжет о злоключениях диссидента Лени Пожарского и исправить все огрехи в статье о выставке.

Телефонный звонок ворвался в кабинет редактора «Юманите», когда Аля пыталась одной рукой прикурить новую сигарету от старой, почти потухшей. Александра Юрьевна машинально протянула к телефонной трубке унизанную массивными кольцами узкую руку.

– Слушаю вас, — официальным тоном по-французски ответила она, прижимая трубку к уху плечом.

Золотистый каскад уложенных под Марину Влади волос плавно перетек на левую сторону. Аля поправила на груди овальный медальон, который она носила с момента рождения дочери — внутри была вложена прядь волос малышки и выбита дата ее рождения.

– Слушаю вас, — повторила она уже по-русски, так и не прикурив сигарету.

В трубке затрещало, защелкало, и вдруг совсем рядом раздался голос, такой знакомый, что Аля от неожиданности чуть не выронила телефон.

– Здравствуй, кошка, — грустно сказал ей голос Никиты.

Вот оно, то, чего она боялась все последние месяцы. Нашел, выследил, узнал про ребенка. Аля почувствовала, как немеет, наливается тяжестью рука, сжимавшая телефонную трубку.

– Здравствуй, — сделав над собой усилие, произнесла она.

– Ну как ты? — робко спросил муж.

– Хорошо. Все хорошо…

– Аля, это, наверное, глупо… — тоскливо продолжал голос. — Я узнал, что ты теперь работаешь в «Юманите»… У вас скоро будет ежегодный праздник, много наших к вам отправляется. И я мог бы попробовать приехать. — Он помолчал и добавил уже совсем тихо: — Я скучаю по тебе, Алька. Как ты там совсем одна?

«Не знает! Ничего не знает!» — вспыхнула в Алиной голове мгновенная мстительная радость. Она откинулась на спинку кресла, только теперь почувствовав, как онемела от напряжения спина.

– Нет, Никита, нет. Это невозможно, — нарочито холодным тоном произнесла Аля в трубку.