Моя-чужая

В кухне поднимает папку. Хорошо, застегнуть успел, не рассыпались документы. Захлопывает входную дверь.

В полной тишине мчит по пустой трассе, изредка косясь на папку, брошенную на сидение рядом. Насвистывает и довольно улыбается.

Сворачивает на обочину через пару километров от поселка. Открывает папку, просматривает содержимое.

— Не может быть, — огорошено шепчет, не находя нужный документ. Пересматривает снова. И опять. — Нет, — остервенено отшвыривает ненужные бумажки.

Мимо проносится белый «Ровер» с пантерой на боку. Следом — машина «Скорой помощи». А в памяти — пронзительный взгляд угольных глаз.

— Твою мать, Крутов! Сукин сын!

С вихрем пыли и песка возвращается в поселок, сворачивает к морю. Песок вырывается из-под колес. Машину заносит. Кирилл тормозит. Над обрывом вдали клубится черный дым. Кирилл знает, чей горит дом.

Со стороны пляжа поднимается по выдолбленной в скале лестнице.

Телефон звонит, когда Кирилл почти поднимается.

Останавливается на предпоследней ступени. Видит, как огонь пожирает двухэтажный особняк, словно картонный домик. Как мечется мужик вокруг распластавшегося на земле тела. У Погодина нет сомнений, чье оно.

Отвечает на вызов.

— Погодин! Где тебя носит, телохранитель хренов?! — Алекс в бешенстве.

— Что случилось? — спрашивает Кирилл, отступает в тень туи.

Наблюдает, как врачи грузят тело Крутова в машину. Не запаковывают в черный мешок, не закрывают лицо, и полиции нет. Значит, живой. И тут сумел обхитрить судьбу, сволочь везучая.

А доверенность, из-за которой Кирилл и затеял весь этот цирк с виски, пропала. Наверняка сгорела, как и долгожданная победа. Придется теперь искать новый путь.

— В какую больницу? — пропускает слова Алекса о произошедшем.

— Тебе зачем?

— Охрану приставлю.

— Да пошел ты на хрен со своей охраной, — и отключается.

Плохо. Злой Алекс со своими ребятками — серьезная помеха.

Спускается к машине.

— Тварь! — выдыхает Кирилл, захлопывая дверцу.

Откидывается на спинку сиденья, включает магнитолу. Из динамиков рвет струны «Агата Кристи».

— Ай да Крутов! Ай да хитрый сукин сын! — смеется Погодин. — Ну что ж, поиграем, раз ты приглашаешь.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

11 лет назад.

Май. Пятница. Ночь.

Она билась в судорогах: спина выгибалась дугой, ноги и руки выкручивало так, что немного — и хрустнут кости, голова запрокидывалась, а на губах пузырилась пена. А Артем не знал, что делать. Стоял и смотрел, как тело любимой женщины раздирало конвульсиями, выворачивало и кидало в стороны. Мгновение, и Настена изогнулась и рухнула на пол. Это вывело Артема из оцепенения. Он кинулся к Настене, всем весом прижал к полу. Разорвал запутавшуюся на ней ночнушку. Дотянулся и стянул с кровати подушку, кинул ей под голову. Сжал голову, чтобы не билась о пол. Теперь разжать челюсти. Твою мать! Зубы стиснуты намертво. И под рукой ничего подходящего. Он пошарил рукой по прикроватной тумбочке. Часы, ручка, стакан — все не то. Черт! А до кухни далеко. Нельзя! И позвать некого — ни прислуги, ни охраны. Проклятье! Пальцы нащупали чайную ложку. Настена пила молоко с медом перед сном. Есть! Он схватил ложку. Куском ночнушки обмотал поплотнее. Попытался разжать челюсть.

— Давай, девочка. Ну же! — она изгибалась, хрипела, из глаз потекла кровь. Артем матерился, разжимая челюсть. Разжал. С трудом. И тут же всунул между зубами ложку, повернул голову набок.

Вызвал скорую.

Он что-то говорил Настене, кричал, просил услышать. И понимал, что все без толку. Он знал, что нужно делать дальше, теоретически. Но как можно ждать скорую, когда ей так больно. А Настене было мучительно больно и страшно. Он знал. Спасительная мысль ворвалась в мозг тайфуном — Эльф! Нужно звонить Эльфу. Пока Скорая приедет — Настена может умереть.

— Сварог?

— У Аси судороги. Саня, помоги! Она умирает, Сань, а я не знаю, что делать…

— Так, спокойно! Скорую вызвал?

— Вызвал, только…Я же живу хрен знает где! Пока та доедет… Саня, ей больно!

— Я сказал, спокойно! Челюсть разжал? Рот очистил от пены?

— Да! Я ее держу, только я боюсь…боюсь, что я ей что-нибудь сломаю…Саня, помоги…

— Значит так, слушай меня внимательно и делай все, что я скажу. Понял?

Артем кивнул, словно друг мог его видеть.

— Отлично. Сейчас мчишь на кухню и берешь нож…

— А как…

— Сидя рядом, ты ей не поможешь. Надо уменьшить давление на мозг и сердце, если ты хочешь, чтобы она жила. Вперед!

Артем осторожно отпустил Настену и рванул на кухню. Схватил нож.

— Что дальше? — тяжело дыша, спросил Эльфа.

— Нужно сделать венесекцию.

— Что? — взревел Артем. — Твою мать, Эльф!

— Опиши ситуацию.

Артем по-военному четко изложил происходящее. Саня не перебивал.

— Лекарств нет, значит нужна вена, — дослушав, сказал Эльф. — Любая. Самая доступная для тебя. Лучше крупная. Рука, нога.

— Шея? — спросил Артем, пальцем прощупывая напряженное горло.

— Шею нельзя, можешь артерию зацепить.

— Не зацеплю. Я знаю, что делаю…

— Артем, ты сейчас не на войне, понял? Это твоя женщина умирает, так что ты сейчас ничего не знаешь.

— Я могу руку, — Артем сжал запястье Настены, выгнул сведенную руку ладонью к себе.

— Отлично! Вены видишь?

— Вижу.