Моя дорогая Роза

Он открыл бар, выхватил оттуда бутылку портвейна и удалился с ней наверх в спальню. А Роза, поднявшись с полу, свернулась калачиком на диване и долго лежала неподвижно, не зная, что делать. Слова мужа ошеломили ее, и она впервые задалась резонным вопросом: да любит ли ее человек, за которого она вышла замуж, той всепоглощающей любовью, о которой он постоянно твердит ей? Совсем он не похож на мужа-защитника, готового всегда и во всем помогать жене. Раньше ей даже льстила мысль, что она всецело принадлежит мужу, что он холит и лелеет ее, как некую драгоценную вещь. Но в тот вечер до нее впервые дошло, что муж действительно воспринимает ее как вещь. Свою вещь, которой он один вправе распоряжаться по собственному усмотрению. Ему лучше знать, что ей носить, что делать, кушать, думать. Он один решает, быть ей беременной или нет. Но самое страшное, что она сама, по доброй воле, подчинилась и позволила ему приобрести полную власть над собой, даже не понимая, что делает.

В одно мгновение вся ее жизнь предстала перед ней во всей пугающей наготе, и Роза невольно содрогнулась от ужаса. Что же она наделала, глупенькая! В своем собственном доме оказалась на правах жалкой приживалки, что и неудивительно. Ведь будучи счастливой новобрачной, она, не задумываясь, переписала половину дома на Ричарда. Слава богу, что он пока еще ни словом не обмолвился о том, чтобы отправить ее на аборт. Пока не обмолвился. Хотя едва ли он решится на такой рисковый шаг. Городок маленький, все медицинские учреждения так или иначе связаны между собой. Он побоится подставлять под удар свою репутацию врача, устраивая жене аборт в одной из местных клиник. Сама же мысль, что Роберт может каким-то образом заставить ее все же сделать аборт, вызвала у Розы новый приступ ужаса, хотя, признаться, она бы совсем не удивилась, если бы он так поступил. Такой человек вполне способен убить собственное дитя еще в утробе матери. Вопрос лишь в том, сделает ли он это.

Словно шоры спали с ее глаз. Роза села на диване, обхватив себя руками. Как же ей теперь жить? Как строить свою дальнейшую жизнь в этой золоченой клетке, в которую она добровольно дала себя заточить? Но сейчас в первую очередь она должна позаботиться о ребенке. Она должна поберечь и себя, для чего следует максимально угождать мужу, но одновременно держать его на расстоянии вытянутой руки. Она должна научиться умиротворять его, удовлетворять его малейшие прихоти и вместе с тем приучать к мысли, что с появлением ребенка их семейная жизнь станет только лучше и полнее. Роза задрала голову и уставилась в потолок. Ей было слышно, как мечется Ричард в своей постели. Что же ей делать? Идти сейчас к нему? Прикинуться покорной овечкой, просить прощения, умолять? А вдруг он не хочет ее видеть? Нет, пожалуй, лучше пока не показываться ему на глаза. Захочет, сам позовет. Роза не помнила, сколько еще времени она просидела на краешке дивана, маясь в неизвестности и мучительно вслушиваясь в шорохи и звуки, доносящиеся сверху. Наконец там стало тихо. Видно, Ричард все же уснул. Крадучись, она на цыпочках поднялась на второй этаж, замирая от страха. Быстро разделась в темноте и юркнула под одеяло рядом с мужем, стараясь ничем его не потревожить. Только безмерная усталость, которой сопровождались первые месяцы ее беременности, позволили Розе забыться тяжелым сном. Но всю ночь ей снились какие-то кошмары, обещающие кары небесные поутру.

Однако дальнейшее поведение Ричарда оказалось совсем не таким, как она предполагала. Ее муж погрузился в молчание. Он перестал ее замечать и всячески игнорировал ее присутствие – ни слова, ни взгляда, обращенного в ее сторону. Выносить подобный остракизм было еще труднее. Уж лучше бы он кричал на меня, думала Роза.

Ричард не разговаривал с ней на протяжении нескольких месяцев, с отвращением взирая на те деформации, которые произошли в ее фигуре. Он не мог простить жене всего того, что она сама, по его мнению, с собой сделала.

И вот когда ее изоляция достигла своего пика, когда третирование мужа за якобы непослушание стало почти невыносимым, в одно прекрасное утро Роза увидела на пороге своего дома обходительного молодого человека с приятным голосом и утонченными манерами. Тот специально приехал к ним, чтобы расспросить ее об отце. Час с небольшим, который она провела, беседуя с Фрейзером, стал для нее своеобразной отдушиной, лучом света в кромешной тьме. Воистину, память о встрече с молодым коллекционером живописи превратилась для нее в огонь маяка, на свет которого она шла потом все дальнейшие годы. И этот свет вселял в нее не только надежду, но и решимость. Решимость бороться, сделать так, чтобы ее жизнь и жизнь ее ребенка стала другой.