Моя дорогая Роза

Не сводя с нее глаз, Джон Джейкобз приоткрыл дверь чуть пошире. Что он пытался разглядеть в тусклом свете? Дождь усилился, струи воды хлестали сверху сквозь щели в прохудившемся козырьке. Лицо старика было сосредоточенно хмурым, но больше никаких эмоций на нем не проступало, и Роза вдруг ужаснулась: да помнит ли вообще этот старик, что у него когда-то была дочь?

– Конечно, узнал! – ответил он ей, нарушив молчание, и голос его звучал подозрительно ровно, безжизненно.

– Привет, папа! – проговорила она, словно они расстались совсем недавно. – Вот ты где… Вот я тебя и нашла!

Как-то нелепо прозвучали ее слова. Можно подумать, что они с отцом все это время играли в прятки: он прятался, а она искала. Но других слов у Розы не нашлось. Отец плотно поджал губы, все еще продолжая разглядывать дочь, стоя в растворе полуоткрытой двери. И Роза поняла, что сейчас он решает для себя непростой вопрос: впускать ее в дом или нет.

Но вот решение, кажется, принято. Джон Джейкобз делает шаг в сторону и широко распахивает перед нею дверь, пропуская ее вперед. Она бросает через плечо мимолетный взгляд на грузовик Теда и переступает порог дома.

В полной растерянности она начинает озираться по сторонам. Похоже, жилая комната совмещает в себе сразу все функции: кухня-столовая-спальня. Пол вымощен каменными плитами, от которых веет почти зимним холодом. Какая-то полуразвалившаяся старенькая софа, прикрытая таким же ветхим пропыленным пледом, примостилась возле холодного камина. Не глядя на отца, Роза сбросила с себя насквозь промокший плащ и откинула с лица мокрые волосы.

– Я могу попросить у тебя сухое полотенце?

Джон, который по-прежнему продолжал топтаться у порога, подавил тяжелый вздох, с громким стуком закрыл дверь, неопределенно пожал плечами и стал шарить глазами по комнате. После чего пересек двумя шагами свое неухоженное жилище и поднял с табуретки грязное посудное полотенце, такое же неопрятное и рваное, как и все остальное в этом доме, и молча протянул его Розе. Роза поискала глазами более подходящую ветошь. Под руки ей попалась какая-то перемазанная краской тряпица, зато целая. Она взяла тряпку и прошлась ею несколько раз по волосам, чтобы впитать хотя бы часть влаги.

– Итак, – проговорила она нарочито громко, расчесывая пальцами влажные волосы, свои длинные светлые волосы: и цвет, и манера лохматить их – все осталось прежним, как в далеком детстве, и сконфуженно умолкла, не зная, чем закончить начатую фразу. – Понимаю, для тебя встреча со мной – это самое настоящее потрясение. Для меня, впрочем, тоже.

Джон хотел было что-то сказать, но, видимо, передумал и слепо уставился в противоположную стенку, окрашенную белой краской, на которой болтался старый керамический рукомойник. Чего-то ждал? Рассчитывал, что если сумеет молчать долго, да еще при этом и не смотреть на дочь, то она возьмет и исчезнет, растворится в воздухе, подобно страшному ночному кошмару… Он повернулся спиной к ней.

– Ну, как ты тут? – адресовала Роза вопрос молчащей спине. Ничего другого спросить у отца она сейчас не могла – не придумала. Да и о чем она должна спросить в первую очередь? Какими словами начать разговор? Я должна быть сильной, мысленно приказала она себе, проявить выдержку, не сдаваться. Пустые слова. Что значит быть сильной? И не сдаваться – чему?.. Однако голос ее прозвучал громко и четко. Надо же как-то выбираться из этой нелепейшей, надо еще раз признать, ситуации.

Плечи Джона напряженно поникли. Такое впечатление, что он готов выдавить ее из дома одним усилием воли. Роза прикусила нижнюю губу, словно пытаясь физической болью заглушить страх и отчаяние, которые охватили ее вопреки приказанию самой себе быть сильной и не сдаваться. Кажется, отец вполне недвусмысленно давал ей понять, что предпочитает, чтобы она исчезла из его жизни так же внезапно, как и появилась в этом его заброшенном доме. Наверное, живи она все эти годы какой-то другой жизнью, она бы дрогнула. Сдалась бы! Развернулась бы и ушла навсегда. Но ее проблемы требовали разрешения. А с другой стороны, если бы у нее была другая жизнь, в которой по-прежнему были бы и отец, и мать, и она бы не выскочила замуж восемнадцати лет за первого, кто предложил ей руку и сердце, она, конечно же, не стояла бы сейчас тут, мокрая и авантюрно-решительная. Догадывается ли ее отец, что не кто иной, как он, положил начало целой цепи необратимых событий, которые и привели ее странным образом к этим дверям в этот ненастный дождливый день. Что ж, пора разбираться не с самой причиной, а с ее следствием.