Моя дорогая Роза

– О, вот вы где! Привет! – Мэдди широко распахнула дверь и влетела на кухню, не замечая той напряженной атмосферы, которая царила в комнате, залитой неярким августовским солнцем. Эмоции переполняли и отца, и дочь.

– А я уже закончила! – не преминула похвалиться девочка. – Есть еще что-нибудь, на чем можно рисовать? Бутерброды без масла, как я и просила?

Роза вернулась в гостиницу одна. Понимая, что им с отцом не стоит более вести судьбоносные разговоры (хватит на сегодня!), Роза попыталась уговорить Мэдди вернуться в гостиницу на ленч. Но Мэдди категорически отказалась. Ее особое упрямство изводило Розу своей изощренностью почище любых китайских пыток. Как говорится, капля по капле и камень дробит. И вот уже Джон был вынужден снова оторваться от своей работы и заняться подготовкой нового холста для внучки. На сей раз он взял холст размером в рост девочки, заранее предупредив, что она должна продумать такой сюжет и композицию, на которые потребуется как минимум неделя работы. Мэдди с интересом участвовала в процессе. Вначале Джон взял деревянную рейку и измерил рост внучки, потом распилил рейку на четыре одинаковых отрезка и ловко соорудил подрамник, на который натянул холст. Мэдди все время вертелась рядом, засыпая деда градом вопросов. А что он сейчас делает? А для чего это надо? Скоро ли он закончит работу?

Для нелюдимого человека, давно отвыкшего от пустопорожних разговоров, он вел себя безупречно. Ибо не каждый смог бы вынести назойливую манеру Мэдди без конца повторять одни и те же вопросы. Но Джону нравилось беседовать с внучкой. Ему, наверное, вообще нравится беседовать о том, что он знает, догадалась, хоть и с опозданием, Роза. Вот почему он так охотно делится своими обширными профессиональными знаниями с Мэдди. А, может, срабатывает и примитивный инстинкт, кровные узы. После стольких лет одиночества художник обрел не просто близкого человека, а родную внучку, которой может передать свой колоссальный опыт. И она уж точно сохранит память о своем дедушке, когда его не станет, тем самым продлив его существование в вечности. Ведь и он сам пытается воскрешать из небытия дорогих ему людей, в память о которых хранит старые вещи.

Но вот холст натянут на подрамник, и Джон относит его в дальний угол амбара и ставит возле стены рядом с другими работами плодовитой художницы. Теперь можно ехать, снова предлагает Роза.

– Куда я поеду? – возмущается Мэдди, тыча пальцем в чистый холст, так и манящий к себе своей незаполненностью. – Сама взгляни! Столько работы!

– На нем нельзя работать! – предупреждает Джон. – Надо еще нанести грунтовку, а потом дать ему хорошенько высохнуть. Пожалуй, он и до вечера не просохнет.

– Не хочу ждать вечера! Я хочу рисовать сейчас! – вскипает негодованием Мэдди.

Роза тяжело вздохнула. Очередной приступ! Типичные капризы дочери, которые посторонние люди переносят с трудом, приписывая подобные выходки исключительно плохому воспитанию девочки. Немногие в состоянии понять, что ребенок, привыкший жить в своем мире, действительно хочет рисовать именно сейчас, и ни минутой позже.

– Мэдди! – начала она ласковым голосом, чувствуя неловкость от разыгравшейся сцены и еще не зная, чем все закончится.

– В любом случае сначала следует сделать эскиз! – подал голос Джон. – Все большие художники неделями трудятся над эскизами, и лишь потом приступают к работе над самим полотном. А ты вообще еще пока ничего не нарисовала, что сразу же выдает твой любительский уровень.

– Рисовать – это скучно! – отбила атаку Мэдди. – Я не рисую. Я сразу же пишу красками.

Джон пока еще не был в курсе, что упрямство Мэдди едва ли можно сломить альтернативными предложениями. Уж если ей что втемяшится в голову, она будет стоять на своем до конца.

– Вот взгляни сама! – Джон открыл этюдник и извлек оттуда альбом, заполненный зарисовками, помахав ими перед своей картиной, над которой трудился. – Это все мои наброски к этому полотну. Именно так всегда и работают настоящие художники. А раскрашивать полотно разноцветными мазками, как бы гармонично они ни смотрелись, – это все очень по-детски. Хотя, с другой стороны, ты и есть ребенок.

Роза замерла от страха в предвкушении очередного взрыва ярости, который наверняка вызовут у Мэдди последние слова Джона, прозвучавшие для нее почти как оскорбление. Но девочка погрузилась в глубокие раздумья, сосредоточенно переваривая полученную информацию.

– Я не такая, как все остальные дети! – заявила она после некоторой паузы, и Розе показалось, что в голосе дочери прорвались нотки отчаяния.

– И это очень хорошо! – приободрил ее Джон. – Остальные дети мне не нравятся.

– А что я должна рисовать? – грациозно подхватилась Мэдди со своего места.