Моя двойная жизнь

Эта шкатулка всегда навевает на меня грусть, ибо забвение и смерть являются неизменными спутниками каждого человека. Забвение поселяется в нашей памяти и душе, а смерть караулит за углом, следит за каждым нашим шагом и строит свои козни, злорадно посмеиваясь, когда мы погружаемся в сон — преддверие того небытия, что станет когда-нибудь реальностью.

Других происшествий за время нашего пути не было.

Я проводила каждую ночь на палубе, вглядываясь в даль в надежде приблизить к себе берег, где меня ждали родные сердца. Утром я возвращалась к себе в каюту и спала целый день, чтобы убить время.

В ту пору скорость судов была не такой, как теперь, и часы тянулись невыносимо долго. Мне так не терпелось поскорее ступить на землю, что я попросила врача продлить мой сон до восемнадцати часов в сутки. Он дал мне сильную дозу снотворного, и я стала спать по двенадцать часов. Это придало мне спокойствие и уверенность в том, что я выдержу радость предстоящей встречи.

Сантелли обещал, что мы прибудем в порт четырнадцатого вечером. Я приготовилась и целый час не находила себе места, пока один из офицеров не пригласил меня подняться на капитанский мостик.

Мы с сестрой помчались туда со всех ног, но вскоре я поняла из уклончивых и сбивчивых речей любезного Сантелли, что мы еще слишком далеко и нечего надеяться встать на рейд этой ночью.

Я разрыдалась. Мне казалось, что мы никогда не увидим берега, и я поверила в торжество злых духов.

Капитан тщетно старался меня вразумить. Я спустилась на палубу как выжатый лимон и упала в соломенный шезлонг, где и провела всю ночь, дрожа от холода. Я очнулась в пять часов утра. До берега оставалось еще не менее двадцати миль. Между тем солнце стало пригревать, оживляя белые, легкие, как хлопья снега, облака. Мысль о любимом юном существе вернула мне мужество. Я вернулась в каюту и тщательно занялась туалетом, чтобы скоротать время. В семь часов я отправилась к капитану.

— Осталось двенадцать миль, — объявил он. — Через два часа мы будем на берегу.

— Клянетесь?

— Клянусь!

Я вернулась на палубу и, облокотившись о поручни, вперила взгляд в пространство.

На горизонте показался какой-то пароходик, которому поначалу я не придала значения. Внезапно я заметила на его палубе множество белых флажков. Я приложила к глазам бинокль и тут же выпустила его из рук с радостным криком. Силы оставляют меня, и к горлу подступает комок. Я пытаюсь что-то сказать, но не могу вымолвить ни слова… Мое лицо, ставшее белее мела, пугает окружающих. Сестра Жанна плачет, протягивая руки к далекому видению.

Меня усаживают, но я вырываюсь из рук и цепляюсь за поручни. Мне суют флакон с нюхательной солью, и в то время, как заботливые руки растирают мои виски, я не выпускаю из вида приближающийся пароход.

Там меня ждет мое счастье! Моя радость! Моя жизнь! Всё-всё и даже больше!

«Бриллиант» (так назывался пароход) приближается. Мост любви связывает маленький корабль с большим, невидимый мост, сотканный из ударов наших сердец и поцелуев, которые мы берегли столько долгих дней. Наконец спущенные на воду шлюпки доставляют к нам на судно самых нетерпеливых. Они поднимаются по трапу и бросаются со слезами на глазах в раскрытые им объятья.

«Америка» захвачена. Вот они, мои дорогие верные друзья. Они привели моего юного сына Мориса! Ах, что за дивная минута! Ответы опережают вопросы. Смех звучит сквозь слезы. Все пожимают друг другу руки и обнимаются, охваченные безудержной нежностью. Между тем наше судно продолжает свой путь.

«Бриллиант» исчез, увезя с собой почту. По мере приближения к берегу нам все чаще встречаются небольшие суда, украшенные флагами, сотни судов и даже больше.

— Сегодня праздничный день? — спрашиваю я у Жоржа Буайе, корреспондента «Фигаро», который встречал меня в числе моих друзей.

— Ну да, сударыня, сегодня в Гавре большой праздник, ибо ожидается возвращение феи, которая уехала семь месяцев тому назад.

— Неужели все эти прекрасные парусники распустили свои крылья и украсили мачты ради меня? О, как я счастлива!

В этот миг мы подошли к молу. На нем собралось около двадцати тысяч человек, которые разом прокричали: «Да здравствует Сара Бернар!»

Я была поражена, ибо не ожидала столь торжественной встречи. Я понимала, что завоевала сердца жителей Гавра своим обещанием дать спектакль для спасателей, но мне сказали, что из Парижа пришли полные поезда с людьми, которые хотят поздравить меня с возвращением.

Я щупаю свой пульс… это я… и это не бред.

Корабль останавливается напротив шатра из красного бархата, откуда доносятся звуки невидимого оркестра. Звучит мелодия из «Шале»: «Остановимся здесь…» Эта чисто французская шалость вызывает у меня улыбку. Спустившись по трапу, я прохожу сквозь толпу улыбающихся приветливых людей и моряков, которые осыпают меня цветами. Под сводами шатра меня ждут спасатели, увешанные своими славными медалями.

Президент общества господин Грозос обращается ко мне со следующей речью: