Моя двойная жизнь

Вернувшись домой, я рассказала маме о своих неудачах с костюмом, и мама, которая всегда была очень щедрой, тут же купила мне белую барежевую накидку, ниспадавшую великолепными, крупными и мягкими складками, и прекрасный венок из роз, которые при вечернем освещении выглядели нежно-белыми и очень скромными. А у сапожника «Комеди Франсез» она заказала для меня котурны.

Кроме того, надо было подумать и о коробке для грима. В этом мама решила положиться на мать Дика-Пети, моей подружки по Консерватории.

Вместе с госпожой Дика-Пети я отправилась к отцу Леонтины Массен, ученицы Консерватории, который мастерил гримировальные коробки.

Мы поднялись на шестой этаж дома, расположенного на улице Реомюра. Остановившись перед жалкой дверью, мы прочитали: Массен, изготовитель гримировальных коробок.

Я постучала в дверь, нам открыла маленькая горбунья. Я сразу же узнала сестру Леонтины: она иногда приходила в Консерваторию.

— Ах! — воскликнула она. — Какой сюрприз! Титина, да это же мадемуазель Сара!

Из соседней комнаты прибежала Леонтина Массен. Ласковая, спокойная, красивая, она заключила меня в объятия.

— Ах, как же я рада тебя видеть! Ты дебютируешь в «Комеди Франсез»! Я читала об этом в газетах.

Я покраснела до самых ушей. Обо мне писали в газетах!..

— А я буду дебютировать в театре «Варьете»!

И она говорила, говорила без умолку — так долго, так быстро, что буквально оглушила меня.

Госпожа Пети оставалась безучастной и делала безуспешные попытки оторвать нас друг от друга. На вопросы Леонтины о здоровье ее дочери она отвечала либо кивком головы, либо словами «Спасибо, неплохо».

Наконец, дождавшись окончания бурных излияний красивой девушки, она смогла сказать:

— Пора заказывать вашу гримировальную коробку, ведь мы за этим сюда пришли.

— Ах вот как! Папа там, за своим станком, и, если ты недолго, я подожду тебя. Я иду на репетицию в «Варьете».

— Ну нет! — не выдержала госпожа Пети. — Это, наконец, невозможно!

Она не любила Леонтину Массен. Та, разобидевшись, пожала плечами и повернулась к ней спиной. Затем, надев шляпку, поцеловала меня и, торжественно раскланявшись с госпожой Пети, сказала на прощанье:

— Надеюсь, госпожа Гро-та[23], что никогда больше не увижу вас!

И она исчезла, хотя ее звонкий, веселый смех долго еще не смолкал. Моя спутница прошептала по-голландски несколько злобных слов, смысл которых я поняла гораздо позже.

Мы вошли в заднюю комнату жилища и увидели там за станком папашу Массена, строгавшего маленькие светлые дощечки. Горбунья сновала взад-вперед, весело напевал; отец выглядел хмурым, озабоченным.

Заказав коробку, мы собрались уходить, госпожа Пети вышла первой, а меня сестра Леонтины удержала за руку:

— Отец был не очень любезен… Он завидует, ему обидно, что Леонтину не взяли в «Комеди Франсез».

Это признание взволновало меня; я смутно угадывала драму и скрытую горечь, столь различно проявлявшуюся у обитателей этого бедного жилища.

11

1 сентября 1862 года, в день моего дебюта, я стояла перед театральными афишами на улице Дюфо. Тогда они занимали довольно большое пространство на углу улиц Дюфо и Сент-Оноре.

На афише «Комеди Франсез» значилось:

«ДЕБЮТ МАДЕМУАЗЕЛЬ САРЫ БЕРНАР»

Не знаю, сколько времени я так простояла завороженная буквами собственного имени, только помню, что каждый раз, как кто-нибудь останавливался, мне казалось, будто, прочитав афишу человек этот смотрел на меня, и я чувствовала что краснею до ушей. Наконец в пять часов я отправилась в «Комеди Франсез». Моя гримерная, которую я занимала вместе с мадемуазель Кобленц, находилась на самом верху. Она была расположена на другой стороне улицы Ришелье, в доме, который снимал театр. Над проезжей частью висел крытый мостик в виде коридора. Через этот мостик мы и ходили в «Комеди Франсез».

Я бесконечно долго одевалась. Понятия не имею, как я выглядела — хорошо или плохо. «Моей милочке» я показалась слишком бледной, а мадемуазель де Брабанде — чересчур красной.

Моя мать должна была пройти прямо в зал. Тетя Розина уехала на курорт.

Когда я услышала предупреждение о том, что спектакль начинается, меня прошиб холодный пот с головы до ног. Я чуть было не упала в обморок. Дрожа всем телом, я спустилась, пошатываясь, зубы у меня стучали. Как только я прошла кулисы, занавес пошел вверх.

Поднимался он медленно, торжественно, и мне казалось, что это приоткрывается завеса, за которой скрыто мое будущее.

Низкий, ласковый голос заставил меня обернуться. Это был Прово, мой первый учитель, он пришел утешить меня. Я была счастлива снова его увидеть и бросилась ему на шею. Сансон тоже пришел; мне кажется, что в тот вечер он играл в комедии Мольера.