«Моя единственная любовь». Главная тайна великой актрисы

Возможно, ни она, ни я не предприняли бы ничего, не накати очередная эпидемия. От полного вымирания из-за тифа и холеры Симферополь спасал холод. У людей не было дров, чтобы прокипятить воду или даже нагреть ее для мытья. А вот вшей и прочей гадости – хоть отбавляй. Вывести их невозможно, чтобы подцепить новых, достаточно прийти в театр, где насекомые кишмя кишели в стульях или креслах, в одежде из реквизита, во всем, чего мы касались или чем пользовались. Попадется среди них тифозная, и все.

Заболела А.К. По театру пронеслось: тиф! Мы каждый день были с ней рядом, заразиться мог любой. По правилам закрыть бы театр, а труппу посадить на карантин, но как?! Не работать, значит, не есть, а тогда смерть. Т.Я. пожала плечами:

– Предпочитаю умереть от тифа, а не от голода.

Она права, если театр закроют, умрем все.

Мы продолжали работать, заменив А.К. в спектаклях и прекрасно понимая, что каждый может оказаться следующим. Павла Леонтьевна температурила, но признаков тифа не было, а вот когда знобить начало меня!.. Я-то вполне могла принести тиф домой из театра.

Но у меня добавлялась еще и страшная тошнота по утрам.

Чтобы на нее не обращали внимания, я старалась улизнуть из дома, едва встав с постели, вернее, выбравшись из вороха тряпья, изображавшего нашу постель. Однажды следом за мной вышла и Тата. Я не могла справиться со своим стоянием и стояла, согнувшись в углу, сотрясаемая очередным приступом. Желудок был пуст, потому исторгнуть не удавалось ничего, но это не мешало ему мучительно содрогаться.

Тата подошла, немного постояла, наблюдая, дала попить водички, спокойно поинтересовалась:

– Сколько?

– Что?

– Сколько недель?

Я попыталась солгать:

– Меня мутит от запаха касторки.

Тата возразила, что уже два дня ничего не жарила, и снова поинтересовалась о сроке. Пришлось признаваться.

Последовал короткий кивок:

– Я дам тебе средство, только Павле Леонтьевне не говори. Никому не говори.

Средство, чтобы избавиться от ребенка Андрея?! Ни за что!

Тата тряхнула меня изо всех сил:

– Ребенка не родишь и сама сдохнешь! А хуже того – родится урод, а ты умрешь! Нашла время рожать.

Я возразила, что ребенок от любимого человека.

– Да хоть от императора Наполеона! У тебя тиф, какой же ребенок?

Она отселила меня в соседнюю келью, чтобы не заразила Павлу Леонтьевну и Иру, и ухаживала, пока я не встала на ноги. И средство дала – просто поставила на стол и ушла.

Два дня я не могла решиться. Собственными руками убить ребенка Андрея?

И все же выпила. Тата была права – самой выжить шансов мало, при лихорадке я бы все равно ребенка потеряла…

Она гладила меня по голове, как маленького ребенка, уговаривая:

– Будут еще дети. Переживем зиму, разыщешь своего любимого человека и нарожаешь от него много детишек. Ты только сейчас выживи…

Я выжила, но Тата ошиблась – детей у меня больше не было. Не потому, что не могла родить, я не могла родить от другого!

И любимого человека не нашла…

Благодаря Татиной заботе я выжила и даже довольно быстро пришла в себя.

Вернулась в театр, правда, не сразу, была слишком слаба, чтобы не упасть прямо на сцене.

И вот в один из дней после возвращения, когда после очередного революционного мероприятия мы давали концерт из сцен из спектаклей (болезнь части труппы временами просто не позволяла играть нормальные спектакли), я вдруг увидела… Нет, это не могло быть! Это галлюцинации из-за температуры, видно, болезнь начиналась снова.

Матвей?! Брат Маши здесь?!

Я посмотрела еще раз и снова не поверила собственным глазам – да, в свите З. стоял Матвей! В красноармейской форме, коротко стриженый, со ставшими уже заметными усами, но Матвей!

Я не удивилась бы, увидев Никиту Горчакова, даже подходить не стала, но как мог оказаться здесь Матвей?

Сразу после спектакля Матвей пришел в мою крошечную заваленную разным театральным хламом гримерку и представился:

– Командир Красной Армии Дмитрий Смирнов. Вы прекрасно играли сегодня.

Я не успела ничего ответить, он быстро прошептал:

– Нужно встретиться. Завтра в полдень на углу Пушкинской и Гоголевской. Придете?

Я только кивнула, не думая, как объясню Павле Леонтьевне присутствие в городе Матвея. А вдруг это провокация КОЧКи?!

Что творилось в этом мире? Почему Матвей здесь под чужими именем? Может, он разведчик? Да, вполне могло быть – прислали из ставки, чтобы разведать планы противника.

Я осадила сама себя: что за глупость? Ставки давно нет, да и для кого разведывать, если самой Русской Армии тоже нет?

С трудом дождавшись полудня следующего дня, помчалась (поковыляла) на оговоренный угол.

Матвей уже ждал, руку не поцеловал, да я бы и не дала. Только поздоровались.

– Почему вы здесь, а не в Вене?

Он как-то раздраженно мотнул головой, мол, на что там жить? Это у Андрея и Маши имелись средства, а у него нет. Я усомнилась: а здесь на что? Матвей был как-то странно беспокоен, словно хотел что-то сказать, но не решался.

Я поняла сама:

– Почему у вас чужое имя? Не бойтесь, я не выдам. В вашей квартире какая-то организация, туда ходить нельзя.