Все мое существо протестовало против увиденного, ни ум, ни сердце не желали признать страшную правду. Я видела ошибку в слове «составе» – написано через «а», видела исправленную нумерацию – пропущен номер пять, из-за этого три последующих исправляли, видно тот, кто переписывал, страшно нервничал и торопился. Я понимала текст, но не желала принимать его ни разумом, ни сердцем. Приговоренных было в тот день больше тысячи семисот, но какое мне дело до сотен других, если в самом маленьком списке фамилия Андрея?!
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я вынырнула из темноты, в которой вдруг оказалась. Нет, я не потеряла сознание, не упала в обморок, я продолжала сидеть с широко раскрытыми глазами, это мир вокруг перестал существовать.
Андрея не было… больше не было… он не эмигрировал, не гулял по улицам Вены, Парижа или Женевы, не пил кофе с матерью, не шутил с сестрой… он даже не с Машей, его расстреляли! Расстреляли за то, что отказался снять боевые награды, поскольку получил их за мужество в бою. Расстреляли за то, что не пожелал отказаться от своей чести.
А Матвея не расстреляли, поскольку тот согласился.
Если бы и Андрей согласился, был бы жив и даже мог служить большевикам, как Матвей. Или как Никита.
Но я понимала, что это был бы уже не Андрей Горчаков, он просто не смог бы жить, совершив такое.
Я застонала: если бы Андрей не возвращался за мной в Симферополь, если бы сразу в Севастополе сел на пароход! Пусть без меня, пусть вдали, пусть даже счастливо с другой, но жил.
Матвей моему стону обрадовался:
– Очнулась, слава богу. Я уж испугался, сидишь и сидишь, как каменная. Фанни, попей водички, а?
Я, ничего не понимая, попила.
– Ну, вот, рассказал, теперь и умирать не страшно. Я тебе еще что сказать хочу…
Матвей снова полез во внутренний карман и достал оттуда крошечный сверток – что-то, завернутое в листок из записной книжки.
– Андрей просил передать это тебе.
Я развернула. Внутри лежал крестик из церкви Всех Святых. На листке карандашом:
«28 октября 1920 г. церковь Всех Святых. Симферополь. Ты – Горчакова».
У меня осталось только это – простенький крестик.
А еще память, в которую я никого не пускаю.
И театр – моя жизнь, мое спасение во все времена.
Послесловие
Фанни, Фаня
– Фаина Георгиевна Раневская (Фаина Гиршевна Фельдман), 27.08.1896 – 19.07.1984 г.Андрей Александрович Горчаков
– имя вымышленное, в записях только инициалы А.Г., как и инициалы его брата Никиты Горчакова.Гирша Хаимович Фельдман
– отец Фаины Григорьевны.Толбухин Федор Иванович
(16.06.1894 – 17.10.1949 г.) – маршал Советского Союза.Павла Леонтьевна Вульф
(1878–1961) – актриса, многолетняя наставница Раневской, благодаря которой Фаина Георгиевна стала актрисой. Ее называли «Комиссаржевской провинции».Ирина Вульф (Ирина Сергеевна Анисимова)
– дочь Павлы Леонтьевны, советская актриса, режиссер.Нина, Ниночка
– Нина Станиславовна Сухоцкая (1906–1988), актриса Камерного театра, племянница Алисы Коонен, многолетняя подруга Раневской.Имена Матвея и Маши Гагариных тоже условны, хотя имя Матвея в тексте однажды встречается, тот, кто вымарывал другие имена, случайно пропустил его.
Павел Анатольевич Рудин
– режиссер Театра актера (Дворянского театра Симферополя), позже Первого Советского театра Симферополя, ныне Крымского драматического театра им. Горького. Спаситель многих симферопольских актеров периода Гражданской войны.Алиса Георгиевна Коонен
(1879–19974) – русская советская актриса, супруга и помощница создателя Камерного театра Александра Таирова. С этого театра началась московская театральная карьера Раневской.Б. – Бела Кун (1886–1938), венгерский, советский политический деятель. В ноябре 1920 годы руководил Крымским ревкомом, знаменитым массовыми казнями в Крыму. Расстрелян в августе 1938 года в Москве. Реабилитирован в 1955 году.
З. – Землячка – Розалия Самойловна Залкинд (1876–1947), идейный вдохновитель и организатор Красного террора в Крыму в 1920–1921 годах. Идеолог тотального уничтожения всех неугодных советской власти или несогласных с таковой. Репрессиям не подвергалась, прах захоронен в Кремлевской стене.