Моя Ева

Вдруг Добровольский замирает, пристально разглядывая мои колени. Я стискиваю их вместе, но это меня не спасает. Уже заметил царапины на внутренней стороне бедра и теперь широко раздвигает мои ноги.

Чувствую мгновенное напряжение, что сковывает его тело, и подаюсь вперед, желая завладеть его вниманием.

– Они не причинили нам вреда, Игорь. С нами все хорошо, слышишь?

Мужчина переводит на меня жесткий взгляд. Мне не нравится беспощадная решимость, которую вижу в его глазах, – наказать, уничтожить, втоптать в землю.

– Они того не стоят. Пожалуйста, обещай мне, что самостоятельно ничего не предпримешь по отношению к ним. Пусть закон разберется.

– Благородная? – жестко усмехнулся.

– Нет, но отчасти сами виноваты, что попали в такую ситуацию. Я их не оправдываю, нет, но лучше будет, если мы напишем заявление, хочешь?

– Они припугнули вас, чтобы вы не рыпались, и им это удалось. Но насильно в открытую вас никто не удерживал, и потому есть большая вероятность, что они выйдут сухими из воды. А меня очень не устраивает такой расклад дел. И именно поэтому, Ева, ты не будешь лезть в это дерьмо.

– Но…

– Ты. Не. Будешь. В. Это. Вмешиваться.

– Ладно-ладно.

– Ева, пойми. Завтра на вашем месте может оказаться кто-нибудь другой. Зло надо пресекать на корню

– Я поняла, Игорь.

– Умница. А теперь баиньки.

Он берет меня на руки, выходит из ванной и кладет на кровать.

– Не одевай пижаму.

– У меня ее как бы нет, – произношу на выдохе еле слышно, не в силах оторвать от него взгляд.

– Ну вот и хорошо. Я в душ, скоро вернусь.

Он исчезает за дверью моей ванной комнаты, а я откидываюсь на мягкие подушки и закрываю лицо ладонями.

Кажется, я сошла с ума, потому что там, в ванной, когда Добровольский так бережно обтирал меня полотенцем, вдруг пришла мысль, что он, мягко говоря, ко мне неравнодушен. Глупо так думать? Возможно. Но как тогда объяснить его неподдельную нежность и тревогу, которые Игорь даже и не пытался скрывать.

Оглядываюсь по сторонам. Прикроватная тумба на месте, стул посередине комнаты, на спинке которого аккуратно лежит пиджак Добровольского. Дверь цела.

– Если вдруг захочешь в следующий раз забаррикадироваться, то подопри спинкой стула ручку двери. Просто приложить его к ней не поможет, даже если ты поставишь рядом тумбочку.

Мне нравится, как спадает мокрая челка на его лоб. Без одежды, взъерошенный – он выглядит каким-то диким, неприрученным, первобытным. Опечаток цивилизованности остался где-то там, за дверью.

– Спасибо за совет.

– Только от меня никогда не закрывайся, Ева.

Может ли короткая фраза окрылить человека? Теперь я с уверенностью могу утверждать, что может, потому что слова Игоря прозвучали как обещание продолжения. Временное, длительное – не в этом суть. Главное, чтобы он был рядом хотя бы иногда.

– Хорошо. Но при условии, что и ты не будешь от меня закрываться, – улыбнулась и смело посмотрела в его глаза.

А когда Добровольский уронил полотенце и лег на кровать, притянув к своему боку, от моей смелости не осталось и следа, потому что опустить взгляд ниже его торса, как бы мне любопытно ни было, так и не смогла.

– Для тебя мои двери всегда будут открыты, Ева.

Верю его словам, потому что убеждена, что, как бы ни сложились наши дальнейшие отношения, Добровольский навсегда останется в моей жизни. Он будет мне другом, покровителем, защитником, наставником, кем угодно. Иногда его будет мало, иногда много, но Игорь просто будет и уже никуда из моей жизни не денется. И, тем не менее, мне бы очень хотелось, чтобы он был более открытым со мной. Ведь когда попросила его от меня не закрываться, имела в виду не физические преграды, а именно барьеры психологические, моральные. На психолога с большой буквы ни в коем случае не претендовала, но надеюсь, что когда-нибудь Игорь тоже увидит во мне друга, с которым можно делиться переживаниями, тревогами или успехами.

– Ты очень скрытный.

Он немного помедлил, прежде чем ответить.

– Возможно, но так легче жить, Ева. Чем больше о тебе знают люди, тем уязвимей ты становишься перед окружающим миром.

– Наверное, к такому выводу ты пришел, еще будучи маленьким ребенком?

– На что ты намекаешь?

– Ну… не секрет, что ты провел детство в детдоме, там наверняка приходится нелегко детям. Они слишком рано взрослеют и делают выводы о том, как жесток на самом деле мир.

Последнюю фразу произношу почти шепотом, потому что перед глазами возникает образ одинокого, темноволосого мальчика с зелеными глазами.

– В моем детстве не было особой драмы. Нас никто не бил, не издевался, к нам относились нормально. Мы были счастливы по-своему, потому что понятия не имели, что может быть по-другому. Нет, мы прекрасно понимали, что за забором есть другая жизнь, но в то же время её боялись. Там, в детдоме, все было привычно и монотонно. Мы жили по правилам, которые не менялись годами. Я помню случай. Девочку удочерила семья врачей. Даже припоминаю зависть, которую испытал в тот момент, но через месяц она вернулась, а все потому, что не смогла приспособиться к новой жизни, к новой реальности.