Моя фронтовая лыжня

Нам известно, что в том лесу должен быть противник. Но там — полнейшая тишина, ни малейшего подозрительного звука. Возможно, немцы ушли из этих мест? Но если это так, то нам придется закрепляться где-то севернее…

— Подойдем поближе, — сказал лейтенант Науменко. — Вон к тем елочкам. Оттуда обзор лучше.

— Не подойдем, а подползем, — уточнил политрук Гилев. — А вдруг на деревьях немецкие «кукушки» сидят…

Группа елочек росла отдельно, метрах в тридцати от лесной кромки. Под прикрытием зеленой ширмы, в небольшие прогалы между ветвями, опять всматриваемся в загадочный лес. Из рук в руки переходит бинокль лейтенанта Науменко…

Возможно, именно этот бинокль сыграл роковую роль в судьбе нашего командира роты. Впереди раздался одиночный винтовочный выстрел… Науменко ухватился было за ствол ели, но тотчас же выпустил его из рук и ссунулся в снег. Падая, успел сказать ком-взводу-3:

— Большаков, примешь роту…

И тут же потерял сознание. Пока мы, вжимаясь в снег, тащили тяжелораненого в лес, позади через равные промежутки времени щелкали одиночные выстрелы, в сумрачном ельнике цокали разрывные снайперские пули…

Науменко умер, не приходя в сознание: пуля угодила ему в солнечное сплетение. Ускоренного Сережу большую часть пути везли на волокуше. А последние сто метров Авенир нес его перед собой на полусогнутых руках — как ребенка. По лицу великана текли слезы…

Похоронили мы своего командира в бору, недалеко от штаба лыжбата. Место для могилы выбрали подальше от Гажьих Сопок. Насыпали высокий намогильный холмик. С большим трудом раздобыл я у артиллеристов фанеры на традиционную пирамидку. Парторг Фунин сказал краткое, но проникновенное прощальное слово. Прозвучал залп из автоматов. Прослезился не один Авенир…

Сдал я в штаб ОЛБ комсомольский билет и другие документы лейтенанта. А записную книжку оставил себе на память. Она была заполнена служебными записями: запасной полк, эшелон, марш от Малой Вишеры к Мясному Бору и затем — к Ольховке, приказы и распоряжения по лыжбату, по 8-му гвардейскому и 4-й гвардейской. В конце — чистые листики и между ними фотография миловидной девушки с лаконичной надписью на обороте: «Сереже от Вали».

Погиб Сергей Науменко на двадцать первом году жизни.

Часть 5. Пора подснежников

Вокруг весна беспутная легла,

От нетерпенья жгучего дрожа,
И даже медь на гильзах зеленела,
И прорастали бревна в блиндажах.

Сергей Орлов

Ярый март

Если уж в феврале начало пригревать, то в марте — и подавно. Тем более, что первая военная весна выдалась ранняя и дружная.

Но смена времен года происходит своеобразно. Зима на полную капитуляцию пока не согласна. Она договорилась с весной о разделе суток примерно пополам. Ночь и раннее утро еще остаются во власти мороза, а днем хозяйничает древний славянский бог солнца Ярило.

Раннее утро. Затихла перестрелка. Надо полагать, немцы полностью израсходовали суточную норму ракет. Теперь, когда на короткое время умолкли минометы, пулеметы и автоматы, появилась возможность послушать звуки леса.

— Т-так!… Т-ток!… Т-тук!… Т-тах!…

Звуки эти весьма различны по силе. Одни — сравнимы с легким щелчком, другие — напоминают глухой взрыв противопехотной мины или даже артиллерийского снаряда.

— Т-так!… Т-ток!… Т-тук!… Т-тах!…

За день мартовское солнце крепко нагревает деревья, особенно с южной стороны. И вдруг резкий перепад: ночью, под утро, железная стужа опять сковывает их. И вот распаренные было дневным теплом и вновь прохваченные морозом сучки щелкают, а стволы — стреляют:

— Т-так!… Т-ток!… Т-тук!… Т-тах!…

Особенно «разговорчивы» ели, они чаще всех остальных деревьев перекликаются между собой. Впрочем, и на костре ель ведет себя шумно: трещит, во все стороны стреляет угольками. В этом отношении выгодно отличается ольха. На огне она держится поистине стоически.

Нам, солдатам переднего края, в этот переходный период приходится еще труднее, чем в разгар зимы. Днем, когда раскисает снег и на тропинках, в снежных траншеях показывается вода, — остаться сухим мудрено. То приходится ползти по снежной каше, то во время артиллерийского или минометного налета плюхаешься куда попало. И если не сумеешь к ночи просушиться, дело может кончиться очень печально.

Особенно много хлопот сейчас с обувью. Беда тому, кого утренник захватил в мокрых валенках. Промерзая, они сильно ужимаются и, бывает, настолько сдавливают ноги, что солдат кричит от боли.

В арсенале орудий пыток испанской инквизиции были особые деревянные колодки. Дьявольское приспособление надевали жертве на ступни ног и специальными винтами начинали медленно сближать створки. Это чудовищное изобретение святых отцов вошло в историю христианской религии под названием «испанских башмаков».

Сильно промокшие валенки на крепком морозе могут превратиться в «испанские башмаки».