Моя гениальная подруга

С каждым днем я все больше волновалась, что не успею. Я боялась, что по дороге из школы встречу ее и она скажет, что уже гуляет с Пелузо. А не с ним, так с Энцо. А не с Энцо, так с Антонио. Или — кто ее знает? — с колбасником Стефано, а то и с Марчелло Соларой: Лила была непредсказуема. Все они стали почти взрослыми мужчинами, каждый со своими ожиданиями. Она не отказалась от идеи самостоятельно сшить ботинки; она читала книжки об ужасном мире, в котором нам довелось родиться; у нее появилась толпа ухажеров — из-за всего этого времени на меня у нее совсем не оставалось. Иногда, возвращаясь из школы, я специально делала крюк, чтобы не проходить мимо обувной мастерской. Замечая Лилу издалека, я разворачивалась и делала несколько шагов в обратном направлении, но потом не выдерживала и шла к ней, будто навстречу судьбе.

Входя в огромное здание школы, грязно-серое и облупленное, и выходя из него, я всегда смотрела на мальчишек. Смотрела так пристально, что они, чувствуя мой взгляд, тоже начинали на меня пялиться. Смотрела на одноклассников: некоторые все еще ходили в коротких штанах, другие — в бриджах или длинных брюках. Смотрела на старших, лицеистов — эти почти все носили пиджаки и галстуки и никогда не надевали пальто, показывая всем и прежде всего себе, что холод им нипочем: волосы ежиком, белые выбритые затылки. Они мне нравились больше, но я согласилась бы и на поклонника из пятого класса гимназии, лишь бы он ходил в длинных брюках.

Как-то раз мое внимание привлек один худой парень с темными взъерошенными волосами и развинченной походкой; его лицо показалось мне очень красивым и смутно знакомым. «Сколько же ему лет? — думала я. — Шестнадцать? Семнадцать?» Я присмотрелась к нему хорошенько, и у меня замерло сердце: это был Нино Сарраторе, сын Донато Сарраторе, железнодорожника-поэта. Он рассеянно посмотрел в мою сторону, но не узнал меня. Пиджак, вытертый на локтях и узкий в плечах, поношенные брюки, разбитые ботинки. В его облике не было ни намека на богатство, каким кичился Стефано или братья Солара. Очевидно было, что, хоть его отец и написал книгу, они до сих пор не разбогатели.

Меня смутила эта неожиданная встреча. Сначала я хотела сразу рассказать о ней Лиле — повод был прекрасный, — но потом передумала. Скажи я ей, она непременно захотела бы на него взглянуть и попросила бы взять ее с собой в школу. Чем это закончилось бы, я уже знала. Нино не заметил меня, не признал в толстой и прыщавой четырнадцатилетней девице худенькую светловолосую девочку из начальной школы, но Лилу он узнал бы сразу и влюбился бы в нее с первого взгляда. Я решила, что сохраню образ Нино Сарраторе для себя и буду вспоминать, как он, опустив голову, неровной походкой бредет из школы и сворачивает на корсо Гарибальди. С того дня я и в школу ходила только ради того, чтобы его встретить или хотя посмотреть на него.

Осень пролетела. Однажды утром меня спросили по «Энеиде», это был первый раз, когда меня вызвали к доске. Профессор Джераче, мужчина лет шестидесяти, ленивый, вечно громко зевавший, разразился смехом, когда я вместо «ора́кул» произнесла «ораку́л». Он решил, что я не знаю, что это значит, что было не так, — просто я жила в мире, в котором таких слов не употребляли. Смеялись все, особенно Джино, сидевший с Альфонсо за первой партой. Я почувствовала себя униженной. Через несколько дней нам задали первую домашнюю контрольную по латыни. Возвращая нам проверенные работы, Джераче спросил:

— Кто из вас Греко?

Я подняла руку.

— Выйди сюда.

Он задал мне несколько вопросов по склонениям, формам глаголов, синтаксису. Я отвечала испуганно, главным образом потому, что он прямо-таки ел меня взглядом — раньше он ни на кого из нас так не смотрел. Потом он без единого слова отдал мне листок с контрольной. Я получила девятку.

С того дня дела у меня пошли в гору. За контрольную по итальянскому мне поставили восемь; на истории я не ошиблась ни в одной дате; на географии могла ответить на любой вопрос о рельефе, населении, полезных ископаемых или сельском хозяйстве той или иной страны. Но лучше всего у меня шел греческий: все смотрели на меня разинув рот. Благодаря занятиям с Лилой я знала алфавит, быстро читала, легко произносила звуки; преподаватель при всех хвалил меня. Другие учителя принимали мои успехи как нечто само собой разумеющееся. В один прекрасный день преподаватель религии отвел меня в сторону и предложил записаться на бесплатный заочный курс теологии. Я согласилась. К Рождеству все уже запомнили, что моя фамилия — Греко, некоторые звали по имени — Эленой. Джино теперь дожидался меня после занятий, и мы вместе возвращались домой. Однажды он спросил меня, не хочу ли я стать его девушкой, и я, хоть и считала его придурком, вздохнула с облегчением. «Это лучше, чем ничего», — сказала я себе и не стала отказываться.