Моя гениальная подруга

Наконец и до Лилы дошло: она начала озираться, будто внезапно разбуженная.

– Ладно, пойдем, – растерянно проговорила она.

Я направилась к двери. Времени у нас совсем не оставалось – снова заиграла музыка. Марчелло Солара схватил Лилу за руку.

– Останься! Я потом сам тебя провожу, – не то насмешливо, не то моляще сказал он.

Лила посмотрела на него так, будто лишь сейчас поняла, кто перед ней, будто не верила своим глазам: неужели вот этот парень только что дотрагивался до нее, касался ее тела. Она попыталась выдернуть руку, но он сжал ее сильнее.

– Еще один танец, всего один.

Энцо оторвался от стены и молча схватил Марчелло за запястье. Я до сих пор явственно вижу эту картину: абсолютно спокойный, Энцо, который был и младше Марчелло, и ниже его ростом, невозмутимо стискивает его запястье, и тот меняется в лице. В следующий миг Марчелло выпустил руку Лилы, скривился от боли и потянулся к запястью другой рукой. Уже в дверях я услышала, как Лила на диалекте говорила Энцо:

– Он до меня дотронулся! Видал? Вот козел! Хорошо, хоть Рино не было. Пусть еще раз тронет – и он покойник.

Разве она могла не заметить, что целых два раза танцевала с Марчелло? Могла. Она – могла.

На улице нас ждали Паскуале, Антонио, Кармела и Ада. Паскуале был вне себя от бешенства, мы еще никогда не видели его таким. Он громко ругался, тараща безумные глаза. Мы никак не могли его утихомирить. Да, он терпеть не мог Микеле, но еще больше ненавидел Марчелло и Стефано. Он выкрикивал оскорбления, смысла которых мы, не зная деталей, не понимали. Бар «Солара», орал он, это пристанище бандюг из Каморры и гнездо контрабандистов, там подбивают народ голосовать за монархистов из «Звезды и короны», а деньги, на которые Стефано расширяет колбасную лавку, его отец заработал на черном рынке. Дон Акилле, продолжал бушевать он, шпионил в пользу фашистов. «Правильно папа его убил! – вопил он. – Я их всех перережу, и Солару, и его сынков, а потом прибью Стефано и всю его родню!» Под конец он повернулся к Лиле и выкрикнул, будто самое главное приберег напоследок: «А ты еще танцевала с этой мразью!»

От злости у него на миг перехватило дыхание, и тогда вступил уже Антонио. Он не даст Паскуале убить Солара, орал он, он сам всех их прикончит за то, что они сделали с Адой. Ада заплакала. Кармела, не сдержавшись, тоже разрыдалась. Только Энцо пытался всех образумить. «Поздно уже, пошли отсюда», – предложил он. Но Паскуале с Антонио велели ему заткнуться. Они сказали, что дождутся братьев Солара и разберутся с ними. «Ну, тогда и я с вами», – кивнул Энцо. Тут я тоже заревела, а мгновение спустя, к моему изумлению, залилась слезами и Лила. Я раньше никогда не видела ее плачущей. Никогда.

Мы рыдали уже в четыре голоса, но Паскуале остыл не раньше, чем увидел, что плачет Лила. «Ладно, хорош, – буркнул он. – Пошли. Солара вломлю в следующий раз». Не успел он договорить, как мы с Лилой с обеих сторон подхватили его под руки и увели. По пути мы на чем свет стоит кляли Солара и старательно убеждали Паскуале плюнуть на них, потому что они его не стоят. Чуть погодя Лила вытерла слезы тыльной стороной ладони и спросила:

– Что это за фашисты, Паска́? И кто такие монархисты? И при чем тут черный рынок?

17

Мне трудно сказать, как Лила отнеслась к тому, что услышала от Паскуале, – я боюсь ошибиться, потому что на меня его слова не произвели в тот вечер особого впечатления. Как бы то ни было, до самого конца лета она беспрестанно возвращалась к своей излюбленной теме и надоела мне с ней до невозможности. Сегодня я сформулировала бы ее основную мысль так: за каждым человеческим словом, чувством и поступком стоит тяга к преступлению, будущему или уже совершенному.

Конечно, она выражала ее другими словами. Но главное, ее охватила настоящая мания разоблачений. На улице она могла ткнуть пальцем в незнакомого человека или обычный предмет и сказать: «Вот этот воевал и на войне убивал людей; тот избил друга дубиной; этот донес на кучу людей; этот заморил голодом собственную мать; вот в этом доме до смерти запытали человека; по этим камням маршировали фашисты; на вон том углу была драка; у этих полно денег потому, что вон тем нечего есть; эту машину купил спекулянт, торгующий на черном рынке хлебом с каменной пылью и тухлым мясом; чтобы открыть эту лавку, ее владелец грабил товарные поезда; за этим баром собираются члены Каморры, контрабандисты и ростовщики».