Моя гениальная подруга

Я с недоумением посмотрела на синьору Оливьеро: судя по ее бескровному одутловатому лицу, в отдыхе нуждалась она.

– Я вчера получила письмо от сестры, – сказала она. – Все в порядке, тебе можно ехать на Искью. Поживешь у нее до конца августа. Она с удовольствием тебя примет, особенно если ты согласишься немного помочь ей по дому.

Она говорила со мной таким тоном, будто настоящей матерью была мне она, а моя родная мать, косоглазая хромоножка, в силу своей неполноценности вообще не заслуживала внимания. Мало того, сообщив, что хотела, она проторчала у нас еще целый час – показывала мне книги, которые принесла с собой, объясняла, что я должна прочитать в первую очередь, и напоминала, чтобы я их обернула и не вздумала загибать страницы, а в конце лета вернула в целости и сохранности. Мать стоически терпела ее присутствие. Из-за косящего глаза она казалась рассеянной, но я знала, что она внимательно слушает, что говорит учительница. И стоило той уйти, небрежно простившись с ней и ни слова не бросив моей сестре, которая этого ждала, как мать взорвалась. В бешенстве от унижения, которому, как она считала, подверглась по моей вине, она заорала:

– Синьорине нужно отдохнуть! Синьорина перетрудилась! А ну марш на кухню, ужин готовить! Сию минуту, пока я тебе не врезала как следует!

Тем не менее спустя два дня, спешно сшив мне по неизвестно где добытой выкройке купальник, для чего ей пришлось меня обмерить, она сама проводила меня на паром. Пока мы добирались до порта, покупали билет и ждали посадки, она замучила меня советами. Больше всего ее пугала переправа. «Хоть бы шторма не было», – повторяла она как заклинание и вспоминала, как в детстве, года в три или четыре, каждый день возила меня в Корольо на море лечить катар – вода была теплая, и там я научилась плавать. Но я все забыла – и Корольо, и море, и даже то, что умею плавать. Она сердито буркнула, что, если я утону, не она будет в этом виновата: никто не скажет, что она плохо обо мне заботилась. Еще она говорила, чтобы я не смела далеко заплывать, даже в штиль, а уж если на море будет волнение и на пляже вывесят красный флаг, чтоб вообще сидела дома. «И самое главное, – заключила она, – заруби себе на носу: на полный желудок и во время месячных в воду ни ногой!» Перед самым отплытием она нашла старого матроса и попросила, чтобы присмотрел за мной. Когда паром отошел от пирса, я испытала страх и счастье одновременно. Я впервые в жизни покидала дом, я отправлялась в морское путешествие. Крупная фигура матери отдалялась все больше, а вместе с ней от меня уплывал и весь наш квартал. И Лила.

30

На Искье я расцвела. Двоюродную сестру учительницы звали Нелла Инкардо, она жила в Барано. Я добралась туда на рейсовом автобусе и легко нашла нужный дом. Нелла оказалась высокой, приветливой, веселой и разговорчивой. Она была не замужем. Комнаты она сдавала отдыхающим, а сама размещалась в кладовке и на кухне. Меня она устроила спать на кухне. По вечерам я сооружала себе постель, а утром ее убирала – снова сдвигала столы и прятала матрас. Как выяснилось, у меня будут определенные обязанности: вставать в шесть тридцать, готовить завтрак для Неллы и ее гостей – когда я приехала, у нее жила английская пара с двумя детьми, – накрывать на стол к ужину и мыть посуду. В остальное время я была свободна. Я могла читать, сидя на террасе с видом на море, или идти гулять по белой улице, круто спускавшейся вниз к длинному-длинному темно-серому пляжу Маронти.

Поначалу ужасы, внушенные матерью, и уверенность в недостатках собственной фигуры заставляли меня постоянно торчать на террасе, полностью одетой. Я каждый день писала Лиле: задавала вопросы, шутила и, не жалея восклицательных знаков, описывала остров. Но однажды утром Нелла подняла меня на смех: «Что это ты тут делаешь? А ну надевай купальник!» Я так и сделала, а она расхохоталась: мой купальник показался ей старушечьим. Она сшила мне другой, по ее мнению модный, – красивого синего цвета, с глубоким вырезом на груди, тесно обтягивающий зад. Она одобрила, как он на мне сидит, и сказала, чтобы я шла на море: «Хватит сидеть на террасе!»

На следующий день, раздираемая страхом и сильнейшим любопытством, я с полотенцем и книгой в руках отправилась в сторону Маронти. Дорога показалась мне очень длинной, и по пути я не встретила ни одного человека. Пустынный пляж тянулся бесконечно, под ногами шуршал зернистый песок. Пахло морем, о берег с глухим монотонным шумом бились волны.