Моя герцогиня

Ритм ускорялся, становился жестче и требовательнее. В миг страсти не существовало ни дождя, ни мира вокруг: ничего, кроме двух любящих созданий, которым посчастливилось испытать высшую радость единения.

Элайджа утратил ощущение реальности. Отныне смысл существования заключался в аромате любимой, вкусе ее кожи и мерных движениях собственного тела.

И все же он дождался, пока она полностью освободится от страха, пока прильнет доверчиво и самозабвенно. Только сейчас он позволил себе взлететь и раствориться в потоке наслаждения.

Спустя несколько блаженных мгновений Элайджа перекатился на спину, с удовольствием ощущая свежее прикосновение мокрого холодного камня. Сердце чувствовало себя как нельзя лучше.

— Чему ты улыбаешься? — спросила Джемма слабым, растаявшим голосом.

— Собственному счастью, — ответил он, сладко потягиваясь.

Она уже сидела и приводила в порядок платье.

Не сводя с жены восторженных глаз, Элайджа заложил руки за голову. Нежиться под теплым весенним дождем оказалось на редкость приятно. В любой момент могут появиться «монахи»? Ну и что? Какая разница? Пусть хоть вся палата лордов отправится на прогулку в заросший, забытый Богом сад и увидит герцога Бомона лежащим прямо на вымощенной камнем дорожке.

Вряд ли кому-то приходило в голову, что жизнь на краю смерти способна подарить ни с чем не сравнимую свободу.

— С удовольствием бы здесь поселился, — мечтательно произнес Элайджа. — И в моем доме день и ночь пели бы птицы.

— А где бы ты спал?

— Под огромным каштаном. Мы с тобой соорудили бы постель из травы и любили бы друг друга каждое утро, пока птицы не проснулись.

— А как же утренний чай? — деловито напомнила Джемма. Ей уже удалось немного подтянуть корсаж, и все же грудь непокорно просилась на волю.

— Наверное, это платье уже никогда не станет прежним, — задумчиво заключил Элайджа. — Желтая вставка выглядит так, будто ее жевала корова.

— Что поделаешь? — с невозмутимостью истинного философа отозвалась Джемма. — Во всяком случае, ткань все еще выполняет свою непосредственную функцию. — Она оглянулась и только сейчас заметила, что муж даже не думает одеваться. — Поедешь домой в таком виде? Или действительно собираешься ночевать под каштаном?

Двигаться не хотелось.

— А почему бы, собственно, и нет? Одеяло можно сшить из крошечных зеленых сердечек с алыми серединками, которые появляются весной.

Джемма не стала размениваться на мелочные возражения, а вновь удивила: расправила юбку и улеглась рядом, положив голову на голый живот мужа и подставив лицо редким каплям.

— Кто бы мог представить, что герцогиня способна возлежать на голой земле под дождем? — удивился Элайджа после недолгого молчания.

— Да разве это дождь? Впрочем, ты прав: герцогини вряд ли склонны проводить время подобным образом.

— Да еще рядом с обнаженным супругом, — добавил Элайджа.

— О, это обстоятельство серьезно осложняет ситуацию, — согласилась Джемма. Ее медовые волосы растрепались, он сорвал пучок весенних цветов и принялся украшать рассыпавшиеся локоны.

— Что ты делаешь? — Джемма приподняла голову, чтобы посмотреть.

— Превращаю тебя в языческую богиню, — пробормотал он.

— Зачем?

— Видишь Аполлона? — В центре вымощенной камнем площадки на пьедестале, окруженном заросшей вьюнком решеткой, стояла древняя статуя обнаженного божества.

— Несчастный. Что же случилось с его руками?

— Скорее всего потерял в веках, — предположил Элайджа. — Хорошо хоть, что фиговый лист сохранился. Всякий мужчина, не говоря уж о боге, предпочитает держать некоторые части своего тела прикрытыми.

— Какой-то он тощий, — критически отозвалась Джемма. — Твои ноги значительно стройнее и красивее. Кто знает, что там прячется? Тебе бы понадобился листок раза в два больше.

— Тсс! Оскорбляешь бога, да еще на его территории. Ну вот, готово. Элайджа украсил волосы последним цветком. — Надо вести себя хорошо, а то Аполлон оживет и заявит на тебя права.

— Кажется, бедняге не слишком-то везло с женщинами. Дафна так не хотела ему принадлежать, что предпочла превратиться в дерево. И теперь понятно почему. Все дело в костлявых коленках и крошечном фиговом листке. — Джемма села. Элайджа проворно вскочил и протянул жене руку. — Готова вернуться к образу жизни обычной герцогини, особенно если это позволит согреть промокший зад.

— О, с радостью помогу! — с энтузиазмом воскликнул Элайджа и положил ладонь на замерзшую часть тела. Юбка действительно оказалась мокрой и не скрывала волнующих очертаний. — Эх, до чего же я везучий парень!

В прекрасных глазах Джеммы вспыхнула чарующая улыбка, и герцог не удержался от поцелуя.

— И счастливый, — уточнил он спустя мгновение.

Она смущенно склонила голову.

— Люблю тебя, — прошептала она тихо, однако не добавила, что тоже счастлива.

— И я люблю тебя, — пылко, искренне признался Элайджа и для убедительности повторил: — Люблю тебя, Джемма. Люблю.

Лицо жены осветилось радостью, и ему стало стыдно.

— Обрести блаженство на закате дней, — задумчиво произнес он, сжимая возлюбленную в объятиях. — Право, я тебя не заслуживаю, как не заслуживаю и твоей преданности.