Моя горькая месть (СИ)

Да никто уже и не узнает. Но сейчас, глядя на сладко спящую Полину — такую уютную, сладкую, в голове билась одна единственная мысль: «Если тебя кто-нибудь обидит — убью нахер!».

Не знаю, что такое — быть мужем и отцом, но стану и тем, и другим.

И вину не исправлю, но заглажу.

По крайней мере, постараюсь.

— Здесь и правда красиво, — сказала Вера. — Идеальный, пасторальный мир. Думала, такого в России не встретишь.

— Почему?

— Россия для грустных, вот почему, — тем не менее, Вера улыбнулась. — Хочешь покатить коляску?

Сама предложила! Сама!

Будто почувствовала, что ночью я приходил, и стоял над кроваткой Полины, пока малышка не проголодалась. Или не почувствовала, а не спала. Делала вид?

До сих пор не понимаю Веру. Вроде, все на поверхности, но начинаешь вникать в нее — задыхаешься. Двойное, тройное дно, потайные ходы и еще черт знает что. Произнесешь простое слово — трясется, воспоминания вызывает. Ночами кошмары снятся, а разбужу — смеется.

С ума сводит, убить иногда готов, растереть в порошок за то, что отказывается моей быть. Все еще отказывается, но сама делает шаги навстречу!

— Ты мало где была. Я весь мир тебе покажу, на свете столько всего!

— Мне не нужно, чтобы ты ПОКАЗЫВАЛ мне весь мир, — усмехнулась невесело. — Все равно, сколько не смотри, и миллионной части не увидишь.

— А чего ты хочешь?

— Может… может, я хочу, чтобы ты бросил к моим ногам весь мир, — подмигнула, флиртуя.

Шутит?

Не шутит?

Хер ее поймешь. Слова красивые про «бросить весь мир перед ногами». Но они из той вульгарщины про «дорогая, твои глаза прекрасны». Я и сам сто раз произносил эти фразы, чтобы проще было под юбку залезть.

— Если надо будет — брошу!

— Бросишь? А словами ты сейчас не бросаешься? — приподняла бровь, и я остановился.

Разговор этот перестал понимать окончательно. Он будто ни о чем, и о чем-то важном одновременно.

— Вера, скажи прямо. Что, мать твою, случилось? Ненавижу загадки.

— Не рычи, Полину разбудишь, — закатила она глаза. — Разговор с твоим отцом случился. Весьма занятный разговор, большей частью справедливый даже. Может, будь я на его месте, те же слова произнесла бы. Разве что, облекла бы их в иную форму, но это лирика, дорогой.

Она смело взглянула на меня, и я понял, что меня царапало всю эту прогулку. Вера плечи расправила, будто прошлое отрезала от себя. И в глазах эйфория, какую я видел у заядлых героинщиц, только-только подсевших на дозу.

— И что он?

— Он, в общем-то прав. Отчасти. Или неправ совсем, хер его знает, — улыбнулась Вера. — Но на интересные мысли Евгений Александрович меня натолкнул. Ты сам не догадываешься, что он мог мне сказать?

И когда успел?

Вряд ли отец по-отечески обнял Веру, и пообещал защищать и оберегать, как дочь. Очень сильно вряд ли.

— Боже, Влад, ты такой недогадливый. Все случилось ровно так, как я и говорила тебе, — Вера закатила глаза, и я нахмурился от ее поведения — оно непривычно. — Твой отец сказал, что мы не пара. Что хэппи энда, свадьбы, и «долго и счастливо» у нас не выйдет. Ты не изменишься, я не изменюсь, оба мы — уроды, и погубим друг друга. А заодно и Полину. Предложил собрать вещички, и укатить куда подальше, от тебя подальше, Влад. Благородно оставив дочь. Вырастить пообещал, как принцессу, дать ей даже больше, чем тебе. Думаю, Евгений Александрович и в тебе разочарован, милый. А Поля — чистый лист, и из нее не поздно слепить нормального человека. И знаешь, люби я своего ребенка меньше… или, наоборот, люби я Полину больше, я бы согласилась.

Люби больше, люби меньше… что за хрень?

— Надо было послать его, и не разговаривать без меня, — сказал излишне резко, грубо даже. — Вера, что опять происходит? Ты ведешь себя, как…

— Как кто? — поторопила она.

Снова взглянула с вызовом, а в глазах бурлит едкое разочарование.

Так вот в чем дело? Слить меня решила заранее, и заранее же разочаровалась во мне?

— Прогулка окончена, вечером налюбуемся, — сказал сквозь зубы, развернулся, и пошел домой.

А Вера за мной.

— Что, с отцом поговорить решил? Влад, он тебе не по зубам. Сам сказал мне, что многое тебе позволял, и эту лавочку пора прикрывать, — глухим голосом начала просвещать меня Вера в детали беседы, при которой я не присутствовал. Очень жаль, что не присутствовал. — Начнешь качать права, как подросток — получишь пинок под зад. Выберешь меня — тоже получишь пинок.

— Я — его наследник. Единственный сын, — напомнил Вере. — Не малолетка, милая, я давно наравне с ним работаю.

— Но один щелчок пальцами, и ты лишишься всего, — спокойно парировала она, и я не мог с ней не согласиться. — И съемных квартир, и машины, и денег. До копейки, Влад, а ты не знаешь, что это такое. И да, наследник ты единственный, но если Евгений Александрович захочет, то женится. И детей заведет. Тоже наследников, Влад, понимаешь?

Понимаю.

А еще понимаю, что отец за моей спиной угрожал моей женщине! Заморочил ее так, что Вера смотрит на меня, как на капризного сопляка. Будто она хоть что-то понимает в нашем мире, черт бы ее побрал!