Моя грязная Калифорния

— Я должен спросить. Как вам все-таки удалось это инсценировать? — спрашивает Мэтт.

— Инсценировать?

Мэтт смеется.

— Понимаю. Фокусники и их фокусы. Мы позволим вам сохранить тайну. Просто знайте, что мы — ваши фанаты и хотим найти проект, который будем делать с вами вместе.

— Расскажете нам о своей новой идее? — спрашивает Джамал.

Пен не знала, что от нее ожидали предложения нового проекта. Она думала, это просто встреча. И все же была рада поделиться темой, над которой работала.

— Конечно. Не возражаете, если я встану?

— Как вам удобнее, — говорит Мэтт.

Она прокручивает в голове идею и, поразмыслив тридцать секунд, прерывает молчание:

— Вы когда-нибудь слышали о Доме Пандоры?

Оба мужчины мотают головами.

— Его иногда называют Фрактальным[19] домом. Бункером. Домом тоннелей. Подземкой. Но чаще всего — Домом Пандоры.

— Так. — Мэтт подается вперед.

— Он устроен как дом-айсберг.

— Что такое дом-айсберг? — спрашивает Джамал.

— Это такие дома, в которых можно увидеть только десять процентов, а девяносто процентов здания находятся под землей.

Они заинтригованно кивают, а Пен продолжает:

— О Доме Пандоры ходят разные слухи. Некоторые говорят, что архитектор Заха Хадид получила восьмизначную сумму за разработку суперсекретного подземного дома в Южной Калифорнии, но ей пришлось подписать соглашение о неразглашении, поэтому никто не знает, где он находится. По другим слухам, сайентологи начали строительство бункера за двести миллионов долларов, но на полдороге забросили проект и продали его паре миллениалов, чьи родители заработали миллиарды в эпоху дот-комов, и те используют дом для роскошных вечеринок длиною в неделю. Некоторые утверждают, что именно здесь живут те самые люди-ящеры. Другие говорят, что дом был построен правительством США в качестве убежища для одного процента элиты на случай апокалипсиса.

— А кто-нибудь видел этот дом? — спрашивает Мэтт.

— Многие утверждают, что видели. Трудно знать наверняка. Некий Чарли Деннис, бухгалтер из Пасадены, однажды исчез. В один прекрасный день не пришел на работу. Это попало в прессу, устроили большое расследование по делу о пропавшем без вести. Полгода спустя он вдруг появился и заявил, что заплутал в одном доме и все это время искал выход. Я пыталась взять у него интервью, но он уже два года находится в закрытой психиатрической лечебнице в Санта-Барбаре.

— У меня мурашки по коже, — говорит Мэтт.

— Некоторые люди говорят, что дом находится в Бичвуд-Каньон, прямо здесь, в Лос-Анджелесе. Я слышала, как называли Сайпресс-Парк, Глассел-Парк. Другие говорят, что в Анза-Боррего. Палм-Спрингс. В интернете есть свидетельства о том, что одна компания проводила экскурсии по дому за полторы тысячи долларов, но власти Калифорнии закрыли эту компанию еще в 2016 году. Какие бы из этих слухов ни оказались верны, общее в них то, что дом, похоже, нарушает законы физики. Целые комнаты залиты светом без каких-либо окон или ламп. Там бесконечное эхо, и, если проиграть музыку, она будет звучать вечно.

— Отличный сеттинг для фильма или сериала о доме с привидениями! — вставляет Мэтт. — О каком формате вы думаете? Художественный фильм? Триллер в стиле «Блумхаус»[20]?

Пен колеблется, чувствуя, что они ее не поняли.

А Мэтт продолжает:

— Мы должны будем поговорить с нашим боссом, но звучит интересно, и, думаю, нам удастся получить деньги на разработку сценария. Вы ведь с этого собираетесь начать? Со сценария?

Или можно взять несколько тысяч и снять концептуальную видеопрезентацию, знаете, типа атмосферный трейлер.

— Деньги нужны мне в основном на расследование, — говорит Пен.

Джамал и Мэтт переглядываются, ждут друг от друга, кто первый ответит.

— Деньги есть деньги, — говорит Мэтт. — Я имею в виду, если мы купим идею, вы сможете использовать деньги на все что захотите.

— Я не планирую писать сценарий. Мне нужны деньги для поиска этого места, а потом мне понадобится команда, чтобы задокументировать, как мы туда входим.

— Значит, предпочитаете жанр документального фильма? — спрашивает Мэтт. — Про поиск мифического дома? То есть вы думаете о псевдодокументалке?

— О документальном фильме. Я сейчас перечислила слухи о доме, но у меня есть собственная теория. Следование этой теории и станет предметом документального фильма.

Мэтт прищуривается, потом кивает.

— Так, а в чем состоит теория?

— Мне придется сначала немного объяснить. Вы знакомы с гипотезой симуляции?

— Идея о том, что мы все живем в симуляции, — говорит Мэтт. — Конечно. Матрица.

— С той скоростью, с какой развиваются компьютерные технологии, как по-вашему, через сколько лет мы научимся разрабатывать достаточно сложные симуляции, чтобы люди внутри них не знали, что живут в симуляции?

— Да, помню, слышал об этом в одном подкасте, — говорит Джамал.

— И все-таки я прошу вас ответить. Сколько лет?

— Может, лет сто, — предполагает Мэтт.

Пен смотрит на Джамала.

— Триста? — высказывает он догадку.