Моя история. Большое спасибо, мистер Кибблвайт

Поначалу мне нравилась субкультура модов. Мне нравились яркие костюмы, длинные пиджаки, эдвардианский стиль с очень жесткими воротниками и запонками. Это было эффектно, а мне нравилось одеваться эффектно. Я унаследовал это от отца. У него было две рубашки. Одна была его лучшей рубашкой, другая была рабочей. Он каждый день менял воротник, у него были манжеты, но не было рукавов. Но он выглядел эффектно. Мой папа всегда выглядел круто. Поэтому мне тоже нравилось выглядеть крутым.

Но потом все начали носить джинсы и спортивную одежду «Fred Perry», а затем в моду вошли парки. Это было чересчур. В этой штуке можно было заживо свариться. Я не хотел, чтобы люди решали, что мне носить. Поэтому я носил то, что хотелось, и жил так, как хотелось. Я больше не жил в фургоне. Я завоевывал мир. Какое-то время я ночевал в офисе, которым по совместительству являлась комната в квартире Кита Ламберта в Айвор-Корт, в начале улицы Глостер-Плейс.

Каждое утро на кухне какой-нибудь парень готовил кофе. Потом выходил Кит, оправдываясь, почему этот парень был здесь, и избавлялся от него. Я знал, что Кит был геем. Я знал, что ему нравятся молодые люди, но он ни разу не пытался приударить за мной. Ни разу. Возможно, я был не в его вкусе. Или, может быть, он знал, что это далеко не зайдет. В конце концов, я встречался с крестной дочерью его отца. Но потом, так или иначе, мы с Клео разошлись, и судьба свела меня с девушкой по имени Анна из Масуэлл-Хилл. Она жила со своей соседкой по квартире, Гиттой, поэтому я поселился с ними в Масуэлл-Хилл. Такой и была моя жизнь: дорога до концерта, выступление, возвращение в Масуэлл-Хилл.

Пока я жил своей простой жизнью, Пит все сильнее углублялся в коридоры своего подсознания. К 1966 году он действительно начал писать свои собственные песни, и они стали… другими. У нас было достаточно крепких хитов. Что бы мы ни выдали дальше, мы бы все равно попали в «Top of the Pops». Так что Пит написал «I’m a Boy».

Черт возьми. Песня, которая должна была стать частью рок-оперы «Quads» (Четверня. – Прим. пер.) о будущем, где родители могут выбирать пол своих детей. У одной пары есть три девочки, но четвертый ребенок – мальчик. Мать этому не рада, она воспитывает его как девочку, и ребенок подвергает сомнению свою гендерную идентичность. Эта песня, как и большая часть музыки Пита, намного опередила свое время.

One little girl was called Jean-Marie
Another little girl was called Felicity
Another little girl was Sally-Joy
The other was me and I’m a boy.

Одну маленькую девочку звали Жан-Мари,
Ее сестрицу звали Фелисити,
Была еще девочка по имени Салли-Джой,
Четвертой был я, но я мальчик.

Для меня это было очень, очень непросто. Я не возражал против строк: «Меня зовут Билл, и я больной на всю голову», но часть о мальчике, который пытался найти свою идентичность, была трудной. До этого момента группа формировалась вокруг того, что делал я. Пит писал песни, но я их пел. Я не был за главного, но на сцене я мог творить все, что хотел. Ребята подстраивались под меня и песни тоже. Но теперь все изменилось. Моя уверенность была подорвана.

Я помню, как начал больше слушать голос Пита на демозаписях, пытаясь разобраться, как он пел. Я пытался передать его голос с помощью своего голоса. Я старался петь как ранимый ребенок. Слушая «I’m a Boy» сегодня, я думаю, что в некотором смысле это сработало, но тогда мне так совершенно не казалось. Совсем нет.

Мне казалось, это звучало так, будто я пою в тоннеле. Мне никогда не нравилось слушать собственный голос. Я ненавижу слышать себя за пределами сцены. Вы либо слушаете нас на одном из наших шоу, либо слушаете где-нибудь сами. Если же вы хотите, чтобы я ушел с вашей вечеринки, то просто включите песню The Who. Я не желаю это слушать. Как будто мало того, что я слышу свой голос на телевидении, что сегодня случается довольно часто и, как правило, в самые неожиданные моменты. На днях я смотрел документальный фильм о пароходах на реке Клайд, и туда запихнули чертову «Won’t Get Fooled Again». Ради всего святого, зачем?