Моя история, или О дружбе народов в СССР

Между тем, житейские трудности и лишения (а отказываться приходилось от многого) казались тогда не столь драматичными на фоне морального и психологического кошмара, в котором приходилось находиться постоянно, неся ярмо кулацкого происхождения. Это было состояние, когда постоянно чувствуешь себя под подозрением, когда находишься в тисках не оставляющего тебя дикого страха и вызывающего дрожь ожидания, что вот-вот придут и за вами. Всё это было трудно переносить, и, конечно, это отягощало и без того нелёгкую жизнь.

Время в Грузии в ранние советские годы было тревожное, как и по всей стране здесь шли аресты: людей сажали, ссылали, уничтожали. Время от времени до нас доходили слухи о выселении какими-то страшными эшелонами представителей малых народов: ингушей, чеченцев, крымских татар и других.

Однажды, когда мы услышали о выселении из города армян, и среди потерпевших оказалась знакомая семья из тех же краёв, что и родители, то мой бедный отец, с детской наивностью предполагающий, что сможет спасти семью от этих чудовищ в кожаных куртках, откуда-то притащил огромный камень и положил его под окно нашей комнаты, расположенной на невысоком втором этаже дома. Папа скрыл его под кустом растущей под окном сирени, чтобы, в случае ночного звонка в дверь, он смог вывести нас через окно на противоположную от подъезда улицу и таким образом спасти нас.

С нас в те годы никто не снимал клейма «врагов народа» и «кулацких отпрысков», которое могло усугубляться ещё и положением нацменьшинств, людей неместных, «понаехавших», как говорят сегодня.

В таких условиях, по логике вещей, перед семьёй должна была быть поставлена вроде бы первоочередная задача – преодоление окружающей нас враждебной среды и создание собственного мира, максимально, насколько это возможно, замкнутого в себе, а также необходимости тщательно и с осторожностью выбирать друзей и близких. Но очень скоро мы стали понимать, что на самом деле замыкаться в узком кругу своих родных и тревожно оберегать семейную автономию, нам особо не придётся. Среди соседей по дому, по двору и по улице не чувствовалось отчуждения или настороженности, связанных с нашим социальным или национальным происхождением.

На моей детской памяти не запечатлелось ни одного случая каких-либо болезненных или оскорбительных высказываний в адрес моей семьи или меня лично, указывающих на нас как на «инородцев» или представителей эксплуататорского класса. В той реальности, в которой мы оказались, предполагаемая дистанцированность не могла быть осуществлена вследствие целого ряда причин, которые постепенно раскрывались нам в ходе адаптации к условиям новой страны проживания и среди другого, грузинского народа. Здесь нам не надо было напрягаться, чтобы скрывать своё непролетарское происхождение. Классовая вражда здесь не была так обострена и так агрессивна, как в столичных городах и других «красных» регионах советской страны, где в порыве классовой ярости или банального конфликта тебя могли окрестить «кулацкой сволочью», «кровопийцами», «мироедами» и т. д. Вспомните исторический фильм о Павлике Морозове и другие ему подобные, не сходившие с экранов советских кинотеатров в те годы.

А то, что классовое противостояние и вражда в Грузии в ранние советские годы не сильно проявлялись, то это было связано с самой советской властью, которой в этой республике, по большому счёту, и не было в том виде, в каком она функционировала в России и других национальных образованиях. Наверно, по известной причине, в Грузии допускалось некоторое послабление диктата советской системы власти, он здесь не был таким всеобъемлющим и всеохватывающим, проникающим во все сферы общественной и личной жизни граждан, как в остальной стране Советов.

Здесь, в Грузии, безусловными ценностями оставались семья, родственные связи, гостеприимство и добрососедство. Политика, государственные и социальные нормы жизни и поведения не проникли в сознание широких масс и не становились жизненно важными ориентирами. Советская пролетарская идеология так и не овладела умами и сердцами людей. Молодёжь не очень любила ходить строем и петь духоподъемные пионерские и комсомольские песни, здесь ближе были свои, народные, грузинские напевы, которые затягивались сообща в многоголосье, так характерном по своей природе для национальной музыкальной культуры.