Моя итальянская возлюбленная

Мысль была неплохая, я стал собираться. Сегодня мне нужно выглядеть максимально эффектно, поэтому я достал из сумки свои знаменитые белые джинсы. Когда-то в Москве две тетушки, увидев меня в этих джинсах, обозвали Валерием Леонтьевым. Ну действительно, что может быть более элегантным — белые штаны, белая рубашка, синий бархатный пиджак и синий галстук?

Выглядел я действительно неплохо, и даже итальянка — портье моего пансиона — сделала мне комплимент: «Вы такой элегантный». Я на это ответил заранее придуманной остротой: «Венеция — забавный город. Пока сами венецианцы спят или смотрят телевизор, иностранцы ходят, и ходят, и ходят… как сумасшедшие». Она поняла и засмеялась.

И вот я сижу на площади за столиком того же самого кафе, лениво смакую бокал легкого вина, элегантно курю и снисходительно посматриваю на окружающих.

Но — чу! — что за прелестное видение, словно сошедшее с рекламного клипа конфет «Рафаэло»? Кто эта стройная и, как говорят англичане, утонченная и изысканная дама в белой юбке, белом пиджаке и белой шляпе, которая медленно движется по площади, сопровождаемая надоедливыми голубями мужских взоров? Так и кажется, что сейчас она томно улыбнется и произнесет: «Это искушение…»

Однако она остановилась, смотрит на меня… да как пристально! Неужели ей пришла в голову та же мысль, что и мне — как гармонично будет сочетаться ее белая юбка с моими белыми джинсами, особенно, если они будут лежать рядом в гостиничном номере? Нет, но она явно идет ко мне! Я так разволновался, что даже огляделся по сторонам, боясь ошибиться. У старинного испанского юмориста Франсиско де Кеведо была прелестная шутка — как сделать так, чтобы красивые девушки устремлялись тебе навстречу с радостными лицами? Ответ таков — оказаться в этот момент рядом с их родителями или возлюбленными.

Но рядом со мной никого не было! И вот эта молодая дама, элегантно вышагивая своими стройными загорелыми ногами, обутыми в белые туфельки на высоких каблуках, подходит вплотную и произносит:

— Чао, маэстро Суворов!

Да, это был такой шок, что сейчас самое время слегка отдышаться и, сделав большое отступление, рассказать историю нашего знакомства, которая началась в знаменитые августовские дни 1991 года.

До комендантского часа оставалось совсем немного времени. Вдалеке показались огни машины, и я, недолго думая, ступил на проезжую часть и поднял руку. Машина остановилась — это был новенький, темно-синий «москвич» последней модели, в котором уже сидели три человека.

— Вам куда? — первым спросил меня водитель, перегнувшись через колени сидевшей рядом с ним девушки.

— На «Баррикадную».

— Садитесь.

Двое мужчин лет сорока, одетые по-походному, т. е. в брезентовые куртки и сапоги, потеснились, и я, не без некоторой опаски, влез на заднее сиденье. Оказаться под пристальным взглядом загорелой красавицы было невозможно, да кроме того во мне бултыхалось полбутылки водки. Впрочем, это была ночь чудес — они ехали туда же, куда и я. Всю дорогу мы слушали «Эхо Москвы», обменивались возбужденными впечатлениями, а я, кроме того, пытался рассмотреть девушку, сидевшую прямо передо мной. У нее были тонкие льняные волосы, смуглые щеки и озорные глаза. Правда, общее впечатление несколько портил нос — коротковатый и курносый. Ее спутник заурядно-грубоватый детина, одетый в лучших традициях недавно преуспевшего нувориша, много уступал ей в привлекательности. Впрочем, мне не хотелось бы говорить о нем плохо, поскольку, высадив нас у метро, он не только не взял денег, но и пожелал успеха: «Счастливо вам, мужики!»

Одиннадцать вечера. И мелкий, противный осенний дождь. Но народ поднимался по эскалатору сплошным потоком. Кто-то встречался на выходе из метро, весело окликая знакомых; кто-то настойчиво звонил друзьям — «приезжайте»; кто-то залихватски ругал коммунистов и ему внимали напряженно-радостно. Короче, дух знаменитого русского «была — не была» так и витал над толпой, направлявшейся на набережную.

Когда я подошел к «Белому дому», карнавальное впечатление усилилось — на площади под дождем раскинулся цыганский табор — огни, голоса, костры, машины, всеобщее воодушевление, громкоговорители — и все это волновалось и пульсировало тем невероятным оживлением, которое непременно сопровождает подлинно историческое событие.

И я тоже поддался этому оживлению, и целый час ходил под дождем, проталкиваясь в те группы людей, где слушали радиоприемники, бурно возмущался доморощенной хунтой и проявлял пьяный героизм: «Да где же эти чертовы танки, которые все приближаются, приближаются и никак не приблизятся?» Впрочем, все это привело к странному эффекту — на меня стали поглядывать довольно подозрительно, тем более, что по громкоговорителю из «Белого дома» неоднократно предупреждали о возможных провокациях переодетых агентов КГБ.