Моя Италия

Раньше тут был тапер, он как-то скрашивал гадость пирожных. Мы даже с ним подружились – прислали ему бокал красного вина, и, когда он закончил играть, а я вышла покурить, тапер бросился за мной: «Вы русские? Вы русские!» – с придыханием заговорил он. И я бы даже не стала списывать одышку на слишком торопливые шаги. Я улыбнулась: «Как вы догадались?» Он восторженно зашептал: «Я так и знал! Только русские общаются с музыкантами! Только русские дают чаевые!» Он перечислил все эпизоды его встреч с русскими. Все они были яркими. Потом он начал копаться в своей памяти, но больше ничего не выудив, принялся молча меня разглядывать. Я спросила, насколько обширен его опыт, и оказалось: его концертный зал – Европа, но Рим – самое тоскливое место для пианиста. Здесь всего-то пара заведений, хотя хороших инструментов по отелям не счесть. Но всем и так тут все нравится, а что не нравится, то роялем не исправишь… Чаще всего зимой он в Швейцарии, а летом – на побережье Франции. Но с каждым годом работы все меньше и меньше: старые отели или закрываются, или их посетителям больше не важен такой знак внимания. Конечно, остаются превосходные заведения, в частности рестораны, но попасть туда почти невозможно. Новый тапер приходит, только когда умирает его предшественник. Он чему-то невесело улыбнулся: «В основном свадьбы и похороны». Попросил сигарету… Учился в музыкальной школе, подавал надежды. Победитель каких-то конкурсов – уже юношеских. И вот юношей он увлекся группой, в которой его друг вдруг решил стать барабанщиком. Одно время успевал многое и даже поступил в училище. А потом пришлось выбирать, и он выбрал барабанщика, с которым вскоре поссорился, и очнулся к тридцати годам бывшим клавишником неслучившейся группы… Единственное, что у него в итоге осталось, – неплохая техника в пальцах и музыкальная память. Мы вернулись в тепло бордовой гостиной, он исполнил нам почему-то «Дунайский вальс», и мы отчалили. С тех пор почти полгода мы встречали его время от времени и сплетничали за сигаретой, пока он не сказал, что уезжает. Контракт закончен. «Эль Греко» отказывается от услуг музыкантов. Мы помолчали, пожелали друг другу удачи и расстались навсегда.

* * *

Еще одно легендарное место, «Бабингтон» – единственная настоящая чайная, тоже расположенная в кварталах иностранцев – около Испанской лестницы, практически на ее ступенях. Надо сказать, что пьют чай в Риме только безумцы. Ну, в нормальном итальянском заведении чая не найдешь, может, если ромашковый завалялся. А в обычном заведении за пакетик какого-нибудь «Липтона» и полчашки кипятка сдерут шесть евро. Это несправедливо. Но с другой стороны, у итальянцев есть стойкое убеждение, что чай пьют, только если болеют. А если ты здоров и пьешь этот странный напиток – значит, просто больной. Плати втридорога. Чайная комната около Испанской лестницы – единственное заведение, где встретят люди понимающие. И снова дорого. Но в отличие от «Эль Греко» – вкусно. Тут и превосходные завтраки. Настоящие, английские, а не пара йогуртов, яблоко и сухофрукты. Все почти по-настоящему. И тоже – как в «Эль Греко» – собственные милые сервизы, превосходная сервировка, включая столовое серебро. Babington’s tea room – создание двух подруг – празднует 125-летие. В 1893 году две леди прибывают в Рим и решают объединить местную английскую публику за традиционным файф-о-клоком. И до сих пор в будние дни здесь нередко собирается чопорное общество, за которым можно подсматривать. Летом самое прекрасное здесь – публика с океанских круизов. А зимой тут топят камин. Выходишь из уютного английского домика, со скрипучими полами, внимательными бабушками-официантками и рассеянной бабушкой-кассиром, распахиваешь дверь – и ты в вечном водовороте…

Мимо вышагивает с неприступными лицами парад юных, с сумками из магазина «Дизель»; важная дама из «Версаче», перебрав несколько соблазнительных поз, позволяющих оценить достижения пластической хирургии, наконец устраивается на заднем сиденье машины. А вот и мой любимый сумасшедший на открытой BMW – он появляется каждый год по весне и катается под оглушительно громкое кантри до прихода жары (тогда он вновь исчезает). Это очень взрослый мужчина, он красит волосы и хвастает фарфоровыми зубами. Но не американец. Вот не знаю, кто он, но открывает крышу машины, врубает один и тот же музон и часами медленно наматывает круги по городу. Сейчас над площадью летит его музыка. Смешливые японки сбились в группку и фотографируются на фоне лошадей. Какие-то гигантские толстые люди, тяжело переваливаясь, исчезают в американском стейк-хаусе – это одно из немногих заведений города, которое работает чуть ли не круглосуточно и куда стекаются те, кому срочно необходима доза плохо прожаренного мяса. Здесь же квартира юного английского поэта-романтика Китса и квартира-мастерская де Кирико, около парадной периодически возникают взволнованные экскурсионные группы… Забавно, что, когда я наконец-то уже приехала в Рим, я думала сначала прийти именно сюда, отсюда начать свои приключения…

* * *