Моя измятая невинность

Щелчок от закрывшегося замка звонко раздался в пустом подъезде, и я закрыла глаза, прося прощения у того, кого мы не можем забрать с собой. В эту секунду я всерьез верила, что оно существует и глядит на нас сквозь глазок изнутри квартиры, которую мы покидали навсегда.

В лифте мы молчали. Думаю, каждый про себя прощался еще раз. Я же просто не верила, что этот день наступил. Не верила, что мы уезжаем. И это был пункт номер два, который не укладывался в моей голове.

Что касается пункта три, то –это целая история, о которой мне только представит рассказать. Уезжая в глушь забытого селенья, как городска барышня девятнадцатого века, решившая отдохнуть в деревне, начитаться книг, вкушая спелые сливы, я и представить себе не могла, что встречу там свою первую любовь. Конечно, она окажется роковой ошибкой, о которой я буду жалеть еще долгие годы, поражаясь своей глупости и проклиная прежнюю невинную романтичность нетронутой юности, но в тот момент я об этом еще не знала. И я просто потеряла голову.

Третья вещь которая никак не укладывалась у меня в голове – как это у меня появился парень?

На самом деле иметь его – это совершенно иное нежели просто мечтать о том, кто однажды украдет у тебя первый поцелуй. Раньше за этим занятием я проводила каждый вечер в классе седьмом-восьмом, до того, как умерла мама, перечеркнув нашу жизнь на до и после. Эта фраза – «украдет поцелуй», я всегда ее использовала, и она казалась мне безумно романтичной. Однако случилось именно так, что его действительно забрали у меня силой. И именно тем летом, когда я не верила, что оно уже наступило, когда не верила, что мы навсегда покинули свой дом и не могла смириться с тем, что у меня появился парень, это и произошло. Но все по порядку.

Глава 2

Вот мы уже и не держимся за руки и не сплочены. Саша нацепила на себя впечатляющих размеров наушники, в которых впечатляющей была еще и их цена и громко слушала музыку. Какой-то дебильный реп, в котором слово через слово проскакивали матерные слова. Хорошо, что папа не слышал ее музыку, а вот от моего слуха она не ускальзывала. Просто представить себе не могу как можно слушать подобное, извиняюсь за выражение, дерьмо.

Она ритмично покачивало головой, из-за чего подрагивали ее пышные пшеничные волосы, остриженные до подбородка и покусывала нижнюю губу. Я же держала в руках очередную книгу, которую намеривалась прочитать этим летом – Грозовой перевал Эмели Бронте. Пока прочитала только несколько первых абзацев и вся в предвкушении. Я знала, что по этой книге сняли фильм, причем не один, но не хотела смотреть экранизацию. Обычно она и в половине не способна передать то, что дает тебе книга. А у меня очень богатое воображение, я всегда по-своему представлю себе героев. Поэтому актеры, подобранные на их роль всегда кажутся мне неподходящими, из-за чего складывается впечатление пародии.

Но чтение не доставляет мне удовольствия – мешает музыка, орущая из наушников сестры и мысли, крутящиеся у меня в голове. Я закрываю книгу, оставив закладку на одной из первых станиц и кладу на сидение. Интересно, о чем думают они? Точнее интересно, о чем думает папа, потому что мысли Саши мне видны, как на ладони. Она ненавидит меня, ненавидит отца, ненавидит нашу тетю и вообще всех, кто хоть как-то виновен в том, что ее разлучают с ее любимыми верными друзьями и отправляют в деревню вместо того, чтобы позволить провести очередное лето, шатаясь по дровам и подъездам. Таковы нынче юные дарования, в число который я по какой-то причине никогда не входила. Такое чувство, что мне посчастливилось застрять в каком-то странном возрасте, граничащем между восьмью и пятидесятую годами. Потому что жизнь, которую я веду не совсем похожа на жизнь семнадцатилетней девушки, от слова – «совсем». Я скорее, как бабушка, у которой вся юность и молодость остались за плечами, при том, что мечтаю я как восьмилетняя девочка и несмотря ни на что не перестаю верить в чудеса.

А вот о чем думает наш отец? После маминого ухода я заметила, как он ушел в себя и часто пропадал на работе. Саша жаловалась и говорила, что ему просто на нас плевать, но я то знала, что это не так. И оставлял он нас часто одних не от слабости, а как раз-таки наоборот – из-за своей силы. Именно из-за нее он не проронил при нас ни одной слезинке, даже на похоронах, когда все кругом рыдали, а Сашку и вовсе пришлось напичкать успокоительным. В тот день он выглядел как самый черный человек среди всех одетых в черное. Даже не человек, а просто тень. Как будто с ее смертью от него на этой планете остался только отпечаток жизни, которая у него когда-то была.

Я не винила его не в чем и даже в те минуты, когда мне и самой начинало казаться, что мы стали для него в тягость. Глядя на нас он всегда вспоминал о ней и винил в ее смерти себя. Именно поэтому отец так рано отдал меня в автошколу и планировал отдать туда Сашку, как только ей исполнится шестнадцать лет.