Моя карма

— Я не заметила, когда то ли уснула, то ли впала в забытьё, но я испытывала покой, мне было хорошо и хотелось, чтобы это не кончалось. Я чувствовала себя частицей чего-то общего, а меня самой вроде как не стало… Но потом, — Тамара Петровна тяжело вздохнула, — я оказалась на утёсе, с которого все прыгали в море, а я боялась, потому что высоко. Но меня кто-то толкнул — я полетела вниз и чуть не зацепила основание скалы у воды, которое было шире, поэтому при прыжке нужно сильно оттолкнуться. Я в ужасе летела в воду, плюхнулась всем телом, ударилась головой обо что-то на дне. Не сильно, но всё же еле выплыла. Хотела очнуться, но снова и снова оказывалась на скале и падала. Хотела распрямиться и опять падала… А падала всё время плашмя, сильно ударяясь о воду и тонула. И каждый раз с трудом выплывала… Так всё повторялось и повторялось, пока я не ощутила тепло от Володиной руки. Я успокоилась, но снова оказалась на скале, только на этот раз прыгнула, сильно оттолкнувшись, выпрямилась в воздухе и как-то плавно вошла в воду. И в этот раз я не достала дна и знала, что оно где-то глубоко подо мной, легко вынырнула и медленно поплыла, радуясь, что мне хорошо, что я живу… Я даже любовалась игрой лучей солнца на морской поверхности…

Тамара Петровна вдруг замолчала, передёрнула плечами как от озноба и, посмотрев на меня, сказала:

— Но второй раз я бы такого не пережила.

Это прозвучало категорически, хотя я, конечно, не собирался повторять с ней этот опыт, похожий на экзекуцию.

— Я же по-настоящему ощущала весь ужас того, что со мной происходило. Это было всё так, как тогда. А я — та девочка, которая падала со скалы… Но зато потом, когда я плыла в море, мне было так легко, — закончила она, и улыбка снова осветила её лицо.

— Вы вернулись к воспоминаниям события, которое стало причиной вашей болезни, и повторив всё много раз, освободились от этого неприятного и разрушающего чувства.

— Ну, ты говорила, что в девушках, когда жила с дедом и бабушкой в деревне в Крыму, упала со скалы? Но это было давно, и я никак не думал, что твоя голова болит от этого, — удивился Сергей Николаевич. — Так что, голова не болит?

Сергей Николаевич повернулся ко мне. Тамара Петровна с Иваном тоже смотрели на меня.

— Не всё так просто, — разочаровал я их. — Может быть, еще и поболит когда, но это будет реже, скорее всего обойдётся без сильной боли, а со временем, я думаю, совсем пройдёт… Вам бы, Тамара Петровна, теперь хорошо походить на общеукрепляющие процедуры. Это ускорит полное выздоровление…

Прошли дни, недели, и перемены, которые произошли с Тамарой Петровной, стали ощутимы. Отступил недуг, с которым безуспешно боролись всеми доступными средствами, а после физиотерапевтических процедур Тамара Петровна отказалась от лекарств и чувствовала себя хорошо.

Врачи приписывали выздоровление лекарствам и курсу физиотерапии, и это так их вдохновило, что главврач поликлиники даже делал доклад по «новому» методу излечения мигрени. Врачей никто не разуверял, а с Тамары Петровны, Сергея Николаевича и Ивана я взял слово никому о моём сеансе введения в состояние, где действуют другие временные потоки, не говорить, потому что, по мнению учёных, все парапсихологические экспериментальные данные являлись обманом. И это естественно, ведь природа практически всех парапсихологических феноменов неизвестна, а традиционная наука имеет дело с вещами материальными.

Глава 7

Хлебосольное угощение у Карюков. Степан Захарович. Конфликт с Корякиным. Откровенный разговор. Хрущёв и рабочие. Бунт на электровагонном заводе. Убитые и раненые. «По просьбе трудящихся». Гибель сына и смерть жены. Тюрьма и ссылка. Подальше от и страшных мест.

Степан мне был интересен. Я видел неординарность этого человека, предполагал нелегкую судьбу его, и мне хотелось узнать тайну, которая пряталась за угрюмостью и немногословностью в общении. Его мало что интересовало в обыденной жизни: он не ходил в кино, а тем более, в театр, и всякому общению предпочитал книгу из районной библиотеки, где считался активным и постоянным читателем. Он не пил в негативном смысле этого слова, то есть не был пьяницей, таким как Колян или некоторые рабочие из общежития, которые устраивали шумную гульбу чуть не каждый день, не позволял себе лишнего, тем более, в дни будние, рабочие, но оживлялся, если выпадал случай посидеть за бутылкой и закуской в дни праздничные или иногда выходные. Известно было, что он сидел, это угадывалось по жаргону, которым он, впрочем, не злоупотреблял, и обычно разговаривал на вполне литературном языке; у него отсутствовали наколки, характерные для сидельцев из преступного мира; по крайней мере, ни орлов, несущих в когтях голых женщин, ни куполов с крестами я на Степане не видел, если не считать скромную наколку «Вера» на пальцах левой руки, да якорь на тыльной стороне ладони…