Моя карма

Всё начинается с глиняного карьера, который часто находится почти рядом с цехом по производству кирпича. Экскаватор загружает глиняной породой самосвалы или вагонетки-думпкары. Вагонетки с помощью дрезины подаются в цех по производству кирпича и ссыпаются в приёмный бункер. Из бункера глина по транспортёру идёт на конвейер, просеивается, проходит другие подготовительные работы и в итоге попадает в пресс. Выходящая из пресса глиняная прямоугольная «колбаса» нарезается специальным струнным резаком на кирпичи. Кирпич-сырец сначала раскладывается на стеллажах для сушки, а затем обжигается в простой земляной печи.

Всем этим занимались женщины, которых на заводе работало большинство. Вагонетки между цехами толкали тоже женщины.

Моя задача заключалась в том, чтобы принять поддоны с готовой продукцией с вагонетки на свою платформу, отвезти и выгрузить на месте складирования.

Микола не поленился встать на приёмку кирпича вместо женщины, которая обычно работала на этой операции и, привычный к такой работе, стал гонять кирпич из цеха обжига с такой скоростью, что я, еще не выработавший определённой сноровки, не успевал вернуться с пустой вагонеткой, а он уже стоял с новой партией кирпича и матерился, подгоняя меня.

— Швидше, швидше! — орал он. — Це тоби не вдома у мамки, тудыт-растудыт твою…

И он кривил губы в злой усмешке. Женщину, место которой он занял па приёмке, он приставил ко мне, и она помогала принимать кирпич, но гонял вагонетку на выгрузку я один. Я старался не обращать внимания на Миколу и, молча, стиснув зубы, толкал вагонетку с кирпичом до места складирования и пустую обратно. Обратно я старался идти помедленнее, но Микола подгонял меня, не стесняясь в выражениях. На крепкие слова женщина не реагировала, потому что здесь мужики, как я заметил, все как на подбор без мата слова выговорить не умели, но, видя, как мне всё тяжелее даётся работа, не вытерпела и сказала:

— Что ж ты, чёрт, измываешься-то?.. Дай парню передых. Дай обвыкнуть. Он же новенький, не привыкший ещё.

— Жалислива знайшлася! — осклабился в улыбке Микола, но темп чуть сбавил.

До перерыва я дотерпел. Нашел угол подальше от глаз, сел на кирпичи. Руки дрожали, а ноги гудели, и я боялся, что потом не встану. Глаз задержался на плакате, заключённом в рамочку, который висел на кирпичной стене напротив: «Строители! Развернём соревнование за досрочный ввод объектов второго года семилетки». Тепло от ещё горячего кирпича разморило, и я чуть задремал.

— Эй, спишь, что ли? — раздался надо мной голос.

Я открыл глаза и увидел лицо напарницы, которая склонилась надо мной.

— Чего молоко не берёшь? Нам за вредность полагается. Я тебе взяла.

И она протянула мне бутылку молока и половину батона, который разломила. Я взял молоко, и стал отказываться от батона.

— Бери, бери, — строго сказала напарница. — Тебе поесть нужно, а то до конца смены не дотянешь.

— Я с тобой посижу?

И она села на кирпичи напротив, хотя я не успел даже кивнуть в знак согласия.

— Меня зовут Вера, — назвалась она.

— Владимир, — представился я.

— Ты, Вов, на Миколу не обращай внимания. Он всегда орёт, по делу и без дела. В общем, как говориться, «Не дурак, а родом так». Среди людей живёт, а людей не любит.

— Всякий родится, да не всякий в люди годится, — я с трудом изобразил улыбку.

— Во-во, — засмеялась Вера.

На вид она выглядела лет на сорок-сорок пять, но я мог и ошибиться, женщины на таких работах старились быстро, это я заметил и на трубоукладке, хотя работа на кирпичном заводе не шла ни в какое сравнение с той; но, с другой стороны, если представить зимний период, то и на трубоукладке работа не мёд.

— А вы давно здесь работаете? — поинтересовался я.

— Да лет пять работаю… Только ты мне не выкай. Мы к этому непривычны, — с улыбкой сказала она, и лицо её как-то стало моложе.

Одета она была по-рабочему непритязательно: ситцевое платье в цветочек поверх синих спортивных штанов, растянутая вигоневая кофта, грубые кирзовые ботинки; голову покрывала туго повязанная косынка. Весь этот «наряд» завершал клеёнчатый фартук. Примерно также одевались и другие работницы, только вместо ботинок у некоторых на ногах были сапоги или туфли на низком ходу.

— Тяжело женщине кирпичи-то таскать, — посочувствовал я.

— Всем тяжело… Здесь заработок хороший, а у меня двое. Одному шесть, другой десять… да мать.

— А муж?

— Объелся груш… К другой ушёл… Все вы, мужики, ненадёжные. Лучше уж одной.

— Алименты платит?

— Да ну, слёзы. И то через пень колода… Да у него и от той уже двое… С чего платить?.. Да Бог с ним…

Она чуть помолчала, потом спросила.

— Ты-то, видать, не из простых.

— Я учитель. Только, если ты имеешь ввиду происхождения, то из самых что ни на есть простых. Отец несколько лет как умер, а мать снова вышла замуж, — приоткрылся я.

— Учитель, а чего ж на заводе?

— Да я только до лета, подработаю чуть и уйду…

На этом наш разговор и закончился.