Моя кузина Рейчел

Вилла Сангаллетти, там, в далекой Флоренции, обрела для меня иные краски, иную атмосферу. Вместо тьмы за закрытыми ставнями, как во время моего единственного визита туда, я видел ее ярко освещенной, с распахнутыми окнами. Незнакомые люди, которых она называла своими друзьями, бродят из комнаты в комнату; везде веселье, смех, громкие разговоры. И дом, и сад сияют огнями, бьют все фонтаны. Она подходит к одному гостю, к другому — улыбающаяся, непринужденная, хозяйка своих владений. Да, то была жизнь, к которой она привыкла, которую любила и понимала. Месяцы, проведенные со мной, всего лишь интерлюдия. И, поблагодарив за них судьбу, она с радостью вернется домой, где ей все близко и дорого. Я рисовал себе картину ее приезда: Джузеппе и его жена широко распахивают чугунные ворота, чтобы впустить карету, и вот она в радостном возбуждении идет по комнатам, которые так давно не видела, задает слугам вопросы, выслушивает их ответы, вскрывает во множестве накопившиеся письма, спокойные, безмятежные, мириадами нитей вновь связывающие ее с тем существованием, которое мне не дано ни познать, ни разделить. Сколько дней и ночей, но уже без меня… не моих…

Вскоре она начинала чувствовать на себе мой взгляд и спрашивала:

— Что случилось, Филип?

— Так, ничего, — отвечал я.

И, видя, как на ее лицо набегает тень сомнения и тревоги, я ощущал себя обузой, которую она вынуждена терпеть. Уж лучше избавить ее от моей персоны! Я старался целиком, как бывало прежде, отдаваться делам по имению и самым обыденным занятиям, но и то, и другое перестало интересовать меня. Что, если бы Бартонские акры высохли от недостатка дождей? Едва ли это взволновало бы меня. А если бы наши племенные быки получили призы на выставке и стали чемпионами графства, то-то было бы славно? Да, возможно, но — в прошлом году. А теперь — какое пустое торжество…

Я видел, что падаю в глазах арендаторов, которые раньше смотрели на меня как на своего хозяина.

— Вы еще не оправились после болезни, мистер Филип, — сказал мне Билли Роу, фермер из Бартона, и в голосе его звучало нескрываемое разочарование тем, что я обманул ожидания старика и не проявил энтузиазма по поводу его успехов.

Так было и с остальными. Даже Сиком озадачил меня.

— Похоже, вы еще не совсем выздоровели, мистер Филип, — сказал он как-то. — Вчера вечером мы говорили об этом в комнате дворецкого. «Что с хозяином? — спросил меня Тамлин. — Молчит, как привидение в канун Дня Всех Святых, ни на что не смотрит». Я бы посоветовал марсалу по утрам. Для восстановления крови нет ничего лучше стаканчика марсалы.

— Передайте Тамлину, — сказал я, — чтобы он занимался своими делами. Я совершенно здоров.

К счастью, воскресные обеды в обществе Паско и Кендаллов еще не возобновились. Наверное, бедная Мэри Паско, которая, как только я заболел, вернулась в отцовский дом, сообщила близким, что я сошел с ума. Когда я впервые после болезни приехал в церковь, она смотрела на меня с явным подозрением, а все семейство разглядывало меня с неуместной жалостью и осведомлялось о моем самочувствии приглушенными голосами и отводя взгляды.

Приехал меня навестить и крестный с Луизой. Они тоже держались не совсем обычно — непривычная смесь бодрости и сочувствия, подходящая для общения с больным ребенком; и я понимал, что их попросили не затрагивать тем, которые могли бы причинить мне беспокойство. Мы вчетвером сидели в гостиной как абсолютно посторонние люди. Крестному, думал я, очень уж не по себе, он жалеет, что приехал, но почитает своим долгом навестить меня, тогда как Луиза каким-то непостижимым женским чутьем догадывается, что здесь произошло, и ежится при одной мысли об этом. Рейчел, как всегда, владела ситуацией и поддерживала течение беседы на должном уровне. Выставка в графстве, обручение средней мисс Паско, теплая погода, возможные перемены в правительстве — общие слова, безобидные темы… Но если бы мы высказывали то, что у нас на уме…

«Скорее уезжайте из Англии, пока вы не погубили себя, а заодно и этого мальчика», — крестный.

«Ты любишь ее сильнее прежнего. Я вижу это по твоим глазам», — Луиза.

«Мне во что бы то ни стало надо не позволить им волновать Филипа», — Рейчел.

И я: «Оставьте меня с ней, уйдите…»

Вместо этого мы соблюдали учтивость и лгали. Когда визит подошел к концу, каждый из нас вздохнул с облегчением, и я, провожая взглядом экипаж, в котором Кендаллы, без сомнения довольные тем, что наконец покинули наш дом, катили по подъездной аллее, пожалел, что не могу, как в старых волшебных сказках, обнести имение высокой оградой и не подпускать к нему посетителей, а заодно и беду.