Моя любимая дура

Тот номерной знак, с которого начались мои несчастья, я нашел на глубине двух метров в затопленном вертикальном шурфе. Сейчас этот шурф нельзя было увидеть. За время моего отсутствия ледник вместе со своей жуткой начинкой передвинулся метров на сто или даже на двести, и искать шурф теперь следовало значительно ниже, если, конечно, он еще существовал.

Я сказал Дацыку, что нам нужно взять с собой доски, чтобы передвигаться по талому льду, а также веревки, ведра и лопаты, чтобы углубить шурф. Все это когда-то было в распоряжении нашей бригады, и после спасательных работ мы спрятали инструмент в одном из приютов. Дацыку сначала показалось, что я нашел предлог, чтобы не работать, и посоветовал нам «ползти по леднику раком», а шурф углублять руками, но, поразмыслив, все-таки отвел нас к приюту, который служил нашей бригаде складом. Лопаты и веревки оказались на месте, а вот доски Дацык порубил на дрова, да еще одно ведро Лера приспособила для мытья головы.

Пришлось разбирать крышу и снимать стропила. В то время как мы с Мурашом занимались этим делом, внизу разыгралась настоящая драма, где главные роли исполняли представительницы прекрасной половины нашей милой компании. Лера с воплями носилась за Тучкиной, грозя повыдергивать ей все волосы и связать уши на затылке бантиком. Тучкина, не выпуская из рук черную от копоти кастрюлю, молча убегала, неожиданно меняя направление и ловко уклоняясь от преследовательницы. Выдохшись, Лера подобрала с земли камни и принялась швырять ими в женщину, но та, как бывалый солдат, переживший не один бой, прикрыла голову кастрюлей и спряталась за пустой бочкой из-под соляры.

Самое любопытное, что происходящее спокойно созерцал Альбинос, удобно устроившийся на треногом стуле. Казалось, что бабские разборки интересовали его не больше, чем вьющиеся у самого лица дрозофилки. На глаза Альбиноса были опущены зеркальные лыжные очки, но мне почему-то показалось, что взгляд обаятельного грабителя устремлен на ослепительную вершину Крумкола.

– Альбинос, милый! – со слезами на глазах воскликнула Лера, когда силы ее исчерпались и она прекратила погоню. – Почему ты молчишь? Почему ты не возмутишься, не прогонишь ее?

– А готовить кто будет? – с железным спокойствием спросил Альбинос.

– Я! – с готовностью ответила Лера.

– От твоей еды собаки дохнут.

– Но разве так принципиально, кто будет готовить? Разве мы не переживем без разносолов пару дней? Ты же видишь, она разбивает наш союз! Тебе все равно, да? Тебе наплевать, останемся мы вместе или нет?

– Лера, ты же знаешь меня. Я не люблю думать о будущем.

Лера даже поморщилась, как от боли, и тотчас слезы хлынули из ее глаз. Она прижала ладони к лицу, запрокинула голову и стала медленно оседать на землю, как кожаный бурдюк, который прохудился и из него стала выливаться вода. Я заметил, как досадливо дрогнули губы Альбиноса. Он встал с какой-то усталой злостью и схватил Леру под мышки. В сравнении с его плечистой фигурой девушка казалась тонкой, как черенок для лопаты. Ее смоляные волосы рассыпались по его груди. Почувствовав могучую опору, она стала складываться во всех суставах сразу, как марионетка, которую после представления кинули в ящик для кукол. Из-под ее ладоней, прижатых к лицу, просачивались почерневшие от туши слезы. Лера умирала, захлебывалась, и уже не могла противиться земному притяжению, и сжималась, как шагреневая кожа; наконец повисла на руках Альбиноса, выгнула спину, откинула назад голову – какие страсти!

– Альбинос… Альбинос… – икая и давясь слезами, бормотала она. – Ты меня еще любишь? Любишь? Скажи! Почему ты все время молчишь? Может, ты спал с ней? Может, спал? – И вдруг в одно мгновение напряглась, выпрямилась, превратившись из квелого червячка в крепкий гвоздик. – Спал ведь, спал! – уже не вопрошающе, а утверждающе возопила она и принялась хлестать Альбиноса по лицу. – Спал, подонок! Негодяй! Мерзавец!

И слезы полились по ее щекам с удвоенной силой.

– Да успокойся же ты! – вышел из себя Альбинос, пытаясь обхватить Леру так, чтобы она не могла пошевелить руками. – Дура, опилками набитая!

– Да, я дура! Я дура! Но я люблю тебя!

В какой-то момент показалось, что Лера стала выдыхаться и слабеть, но едва Альбинос прислонил ее к стене сарая и ослабил хватку, как девушка закричала пуще прежнего и опять забилась в истерике. Бац! – от удара ее локтя со звоном разлетелось маленькое стекло в двери сарая. Теперь Альбинос стал лупить Леру по щекам, стараясь привести ее в чувство. Они оба порезались осколками, и руки их окрасились кровью. На шум прибежал Дацык, несколько секунд смотрел на происходящее ошалелыми глазами, потом все понял, раздосадованно сплюнул и принялся кричать на нас с Мурашом, чтобы мы поторопились, иначе он прострелит нам уши и вставит туда унитазные доски. Я кинул стропильную доску вниз, и она едва не огрела Дацыка по голове. Он отскочил в сторону, погрозил кулаком, но больше не пугал.