Моя любимая дура

Мураш стоял перед Дацыком и Альбиносом, как двоечник перед экзаменаторами. На разбитых губах запеклась кровь. Слипшиеся волосы торчали во все стороны, будто на голове Мураша росли перезрелые сосновые шишки. Руки опущены, глаза – в землю. Точнее, только один глаз, так как существование второго было весьма условным. Вид у молодого человека оказался настолько жалким, на лице застыло столько страданий и лишений, что даже бесчувственный и жестокий Дацык смилостивился и великодушно предложил Мурашу сесть на лавочку.

– Расскажи-ка нам, юноша, – мягким вкрадчивым голосом спросил Альбинос, – кто у тебя под ледником погиб?

– Отец, – гнусаво ответил Мураш, хрюкнул и вытер нос рукавом.

– А почему ты обратился за помощью к Вацуре?

– Ведь на свете есть много других людей! – выдала интересную мысль Лера, искренне полагая, что без ее участия допрос никак не состоится.

– Вацура знает, где покоится тело моего отца, – ответил Мураш и вытер нос другим рукавом.

– А позвольте полюбопытствовать, – ехидным голосом произнес Дацык и так выгнул шею, что смотреть на Мураша он теперь мог только исподлобья, снизу вверх, да еще искоса. – Какие эмпирические лабиринты привели вас к такому смелому выводу? – Дацык склонил голову на другую сторону. – Вацура сам сказал вам об этом? – Снова смена положения головы. – Или у него это было написано на лбу?

Мураш молчал и сопел. На его лбу выступили капельки пота.

– Твой отец был на машине? – задал вопрос Альбинос.

Мураш кивнул и принялся вялыми движениями отряхивать рукав куртки от засохшей глины.

– Может, вы назовете нам номер этой машины? – спросил Дацык, на шаг приблизившись к Мурашу.

– Два ноля семь… – невнятно произнес Мураш. – ДДТ.

– Надо же! – с улыбочкой воскликнула Лера и хлопнула в ладоши. Дацык, подобно ей, ударил в ладонь кулаком и на полусогнутых пошел вокруг Мураша:

– Не понимаю, как только земля таких людей носит? Соврал и даже не подавился собственной слюной!

– Постой! – остановил его Альбинос и обратился к Мурашу: – А какая модель была у твоего отца?

Мураш долго не отвечал, вздыхал, скреб грязными ногтями засохшие бурые пятна. Дацык пружинисто и плавно ходил вокруг него, в какой-то момент замер и повернул в его сторону свою сплюснутую голову:

– Ась? Не слышно! Громче!

– Десятая… – пробормотал Мураш.

– Что – «десятая»?!! – завизжал Дацык. – Десятая модель «Запорожца»? Или десятая порода ишака?

– Десятая модель «ВАЗа»…

– А цвет?

– Серебристый.

Замершие в ожидании ответа Альбинос и Лера одновременно ожили; Лера воскликнула «Ничего себе!» и несмешно засмеялась, а Альбинос взмахнул руками и покачал головой. Дацык же неловко подпрыгнул, будто нечаянно наступил на собачье дерьмо, и схватил Мураша за ворот.

– Врешь, батенька!! Врешь!! Это не твоего отца машина!! Это нашего покойного дружка машина. Десятый «ВАЗ» серебристого цвета, номер два ноля семь ДДТ. И никак мы с тобой в этом вопросе не сойдемся, даже если бы наш дружок был твоим папашей! Потому как ему тридцать два года от роду было, когда его ледником засыпало! А тебе сколько? Двадцать восемь?

– Двадцать пять, – поправил Мураш.

– Ты ничего не путаешь, парень? – спросил Альбинос.

– Может, у него голова плохо варит? – предположила Лера.

– Ничего я не путаю, – пробормотал Мураш. – Когда на этой машине ехал мой отец, на трассу обрушился ледник…

– Врешь! – завопил Дацык и принялся хлопать себя ладонями по ушам. – Врешь, клещ собачий! Ты не отца хочешь найти! Я знаю, что ты хочешь найти! Ты чемодан хочешь найти! Титановый чемодан, стянутый багажными ремнями, шланг ты ассенизаторский!

– Замолчи! – прикрикнул на него Альбинос и взглянул на меня, желая увидеть мою реакцию на происходящее. – Твой приятель, Вацура, в самом деле лжет. Если только искренне не заблуждается относительно номера и модели машины.

– Я не вру и не заблуждаюсь, – упрямо бормотал Мураш, и по его сизо-бугристым щекам покатились слезинки. Из уцелевшего глаза – прозрачная, а из подбитого – розовая. – Мой отец часто ездил по этой дороге… Он любил эти горы и ледники. У него даже про это ущелье стих был: «Ущелье темное, как ночь в Багдаде. Здесь лед со снегом всегда в отпаде. Здесь звезды льются капелью стылой. Здесь целовался я с девчонкой милой».

– Если он не заткнется, то в отпаде буду я, – предупредил Дацык.

– А может, он говорит правду? – осторожно предположила Лера. – Стихи ведь хорошие!

– Иди-ка ты, парень, от греха подальше, – посоветовал Альбинос.

– Я без Кирилла не уйду, – упрямо ответил Мураш и сел на траву.

– А вот и уйдешь! Уйдешь! – пронзительно запищал Дацык с таким звуком, как если бы водили стеклом по металлу. Он подскочил к Мурашу и приставил к его лбу ствол пистолета. – Считаю до трех и стреляю! До трех! Ты понял меня, гиена декоративная?

Мы все замерли, глядя на Мураша. Даже Альбинос не стал вмешиваться и потянулся к бутылке, будто хотел чем-то занять себя в эти напряженные мгновения.

– Раз! – объявил Дацык. – Два!

Мураш не пошевелился. Дацык, не отрывая пистолетного дула от головы Мураша, сделал полшага назад, будто опасался, что может выпачкаться в крови и мозгах.

– Три!!